Но обычный эмпиризм утверждает нечто совсем иное
он пытается свести содержание знания (и сознания) к определенной конечной
совокупности наглядно-чувственно данного. Мы не вступаем здесь в критику
сенсуалистического момента этой теории, ложность которого уже достаточно
изобличена теорией знания. Нас интересует здесь лишь одно: представление,
что все, что так или иначе нам непосредственно доступно и открывается, может
быть без остатка сведено к некоторой конечной и обозримой совокупности
"данного" в смысле ясно предстоящего. Как бы правдоподобно на первый взгляд
ни казалось это представление, оно в корне искажает действительное
соотношение вещей. Если бы это утверждение было правильным, то наше знание
состояло бы в каждый момент из готового, законченного комплекса содержаний,
которое в следующий момент заменялось бы другим, столь же готовым и
законченным; мы были бы пассивными зрителями экрана, на котором одна картина
сменяется другой. Вся работа, вся динамика познавания, проникновения в
неизвестное, его постепенного открывания была бы вообще немыслима. Трудно
себе представить "описание", менее адекватное подлинному существу дела. На
самом деле это есть вообще не предвзятое описание, а произвольная
конструкция, грубо искажающая факты. Действительный состав нашего знания и
познавания заключается, напротив, в том, что все открыто или явно "данное"
(в узком, специфическом смысле этого слова) дано лишь на фоне не-данного,
неявного, неизвестного. Сам же этот "фон", не состоя из чего-то - в
указанном узком смысле - явно данного, тем не менее "дан" в смысле
совершенно непосредственного и самоочевидного его присутствия или наличия.
Мы должны, следовательно, различать в составе "опыта" в широком смысле
слова, т.е. непосредственно очевидного, между "данным" ("открыто" или "явно"
предстоящим) и "имеющимся" или "присутствующим", содержание которого нам не
открыто (ср. подробное изложение этого соотношения в книге "Предмет
знания"). Эти два элемента, из которых слагается состав знания, и выражаются
в двух необходимых элементах суждения: x и А. При этом все "А", т.е. вся
совокупность явно-данного, есть как бы небольшой островок, со всех сторон
окруженный океаном "неизвестного x"xviii. Во множестве направлений мы мажем
проследить наличие этого "неизвестного" в составе непосредственного опыта,
причем обнаруживается, что даже сравнение с островом, окруженным океаном, не
вполне адекватно подлинному существу дела: дело в том, что совокупность
"явно-данного" - в отличие от острова - не имеет определенных "берегов",
т.е. отчетливых очертаний отделяющих ее от океана "неизвестного", а как-то
неуловимо и неопределенно "сходит на нет", неразличимо-туманно сливается с
неизвестным и переходит в него. Так, пространственное поле зрения не есть
обрамленная картина, отчетливо отделяющаяся от "фона", на котором она нам
дана. Она по краям теряет свою отчетливость и неуловимым образом сливается с
тем, что находится за ее пределами. Но, хотя это "запредельное" нам не
"дано" (в том смысле, в каком дано само поле зрения), для нас нет ни
малейшего сомнения, что оно, хотя и будучи "скрыто" от нашего взора,
"присутствует", "имеется" с предельной прочностью и самоочевидностью. Так же
самоочевидно присутствует и "даль", в которую мы не можем проникнуть взором,
и "глубь", скрытая от нас тем, что стоит "на первом плане" и ее заслоняет.
Во временном измерении нам дано только "настоящее" - строго говоря, только
математический миг настоящего; ничто "прошедшее" и "будущее" не может быть
нам "дано" в том смысле, в каком дано настоящее. "Настоящее" и есть
"предстоящее", le present, die Gegenwart. Тем не менее для нас нет ни
малейшего сомнения, что оно примыкает к "прошедшему" и "будущему", есть
момент в составе сплошного безграничного потока времени, и мы не могли бы
даже понимать его как "настоящее", если бы мы не знали с предельной
очевидностью, что оно есть грань между "прошлым" и "будущим". Само же это
прошлое и будущее, как уже указано, нам не "дано" в своем содержании: о
прошлом мы либо с большей или меньшей точностью "вспоминаем", либо только
догадываемся и умозаключаем (как это делают, напр., историки), а будущее мы
можем в лучшем случае с большей или меньшей степенью вероятия "предвидеть",
"угадывать", "предполагать". Прошлое и будущее, по крайней мере в
значительной, преобладающей части своего содержания, есть для нас
неизвестное. Это неизвестное, однако, с полной очевидностью и неотменимостью
есть (конечно, в соответствующей ему форме бытия, т.