Дело в том, что лишь отчасти эта господствующее воззрение объяснимо
психологически тем, что человеческое сознание обычно стоит под подавляющим
влиянием предметного мира (или - при идеалистической ориентировке -
направляет свое внимание преимущественно на функцию познания). Отчасти же
это воззрение выражает - хотя и неправильно обосновывает - некое первичное и
само по себе в каком-то смысле очевидное чувство или сознание, что
непосредственное самобытие все же не есть "настоящая", "подлинная",
полновесная или полноценная реальность, а есть нечто, что приобретает
полноту бытия лишь в связи с какой-то другой, более подлинной, глубже
фундаментированной реальностью. Обычное, но большей части лишь
полусознательное, как бы инстинктивное обоснование этого сознания - именно,
что "внутреннее", душевное бытие - область наших мечтаний, чувств,
настроений, желаний, снов - по сравнению с объективной реальностью все же
лишь "субъективно", т.е. лишь мнимо реально и должно рассматриваться как
некоторого рода иллюзия или заблуждение, - это обоснование содержит в себе,
конечно, грубую ошибку мысли. "Субъективными" в смысле ложности и
заблуждения, несоответствия объективной реальности могут ведь быть лишь наши
мнения и суждения или, вернее, - даже не они сами как факты, а то, что в них
утверждается, поскольку оно имеет притязание быть правильным усмотрением или
отображением объективной реальности; но никакие факты вообще, ничто как-либо
данное, предстоящее, наличное не может как таковое, т.е. в его простом
внутреннем составе, быть "ложным" и в этом смысле "субъективным". Но если
такое обоснование и совершенно ложно и даже бессмысленно, то лежащее в
основе такого суждения непосредственное чувство содержит в себе все же зерно
истины.
Мы усмотрели момент динамичности, потенциальности, неустойчивости,
незаконченности стремления как существенный определяющий признак
непосредственного самобытия. Этим уже сказано, что всякое "делание", всякая
активность внутри непосредственного самобытия долины оставаться, собственно,
безрезультатными, потому что в его составе динамизм "стремления" или
"делания" не может устранить себя самого посредством окончательного
достижения цели стремления, именно положительности и покоя обладания. Именно
это основоположное соотношение, очевидно, предносилось Шопенгауэру, когда он
изображал принципиальную, из существа дела вытекающую неосуществимость,
безнадежность "воли к жизни", которая никогда не может достигнуть своей
цели, а сравнима лишь со змеей, которая, извившись в кольцо, кусает свой
собственный хвостlxxxi. Своеобразная форма бытия непосредственного самобытия
есть форма потенциальности мочи, становления (что, конечно, не должно быть
смешиваемо с творческой актуальностью реальности); это есть некоторым
образом бытие в форме стремления к бытию. Но именно в этом, при правильном
понимании, и заключается его "субъективность". Оно стоит как бы на пороге
между небытием и бытием и в этом смысле может быть в порядке аналогии
уподоблено чему-то вроде "тени" или "сна". Как это гениально коротко
выражает Шекспир: "Мы сделаны из того же материала, как сны"lxxxii. Или
даже, пользуясь словами античного поэта: наше существование есть только
тень, видимая во сне, - "сон тени", (k(?( ?(((. Эта форма бытия как бытия
"призрачного", как бы промежуточного между бытием и небытием, есть
специфическая, присущая именно непосредственному самобытию как таковому
трансрациональность. Она трансрациональна, непостижима по существу именно
потому, что может быть выражена лишь антиномистически - как нечто, что есть,
не будучи бытием, или как нечто, что сразу и есть и не есть. Именно поэтому
это своеобразие непосредственного самобытия остается с обычной точки зрения
"загадочным", ускользает от сознания, руководимого критерием рациональности.
Несмотря на то, что непосредственное самобытие отнюдь не есть что-либо
ничтожно малое, что могло бы иметь силу лишь как "придаток" объективной
реальности, а, напротив, само по себе есть неизмеримо великая и богатая
содержанием реальность, как бы особая бесконечная в себе вселенная, - ему
все же, повторяем, присуще то свойство, что оно в пределах самого себя,
собственно, не может осуществить себя. Поэтому оно и не может оставаться
внутри самого себя, пребывать в себе, а по самому своему существу, так
сказать, имеет потребность в дополнении или в том, чтобы прислониться к
чему-либо иному, опереться на что-либо иное, чем оно само, и может лишь в
ином или примыкая к иному достигнуть своей цели, своего истинного существа.