"Кто" тут неизвестного рода, люди.
Раньше было показано, как всегда уже в ближайшем миро-окружении
подручно и тоже озаботило публичное "мироокружение". В использовании
публичных транспортных средств, в применении публичной информационной
системы (газета) всякий другой подобен другому. Это бытие-с-другими
полностью растворяет свое присутствие всякий раз в способе бытия "других", а
именно так, что другие в их различительности и выраженности еще больше
исчезают. В этой незаметности и неустановимости люди развертывают свою
собственную диктатуру. Мы наслаждаемся и веселимся, как люди веселятся;
мы читаем, смотрим и судим о литературе и искусстве, как
люди смотрят и судят; но мы и отшатываемся от "толпы", как люди
отшатываются; мы находим "возмутительным", что люди находят возмутительным.
Люди, которые не суть нечто определенное и которые суть все, хотя не как
сумма, предписывают повседневности способ быть.
Люди сами имеют свои манеры быть. Упоминавшаяся
тенденция бытия, именуемая у нас дистанцией, основана на том, что бытие с
другими как таковое озаботилось серединой. Она экзистенциальная черта людей.
Для людей речь в их бытии идет по сути о ней. Потому они держатся фактично в
усредненности того, что подобает, что считается значимым и что нет, за чем
признается успех, чему в нем отказывают. Эта серединность, намечая то, что
можно и должно сметь, следит за всяким выбивающимся исключением. Всякое
превосходство без шума подавляется. Все оригинальное тут же сглаживается как
издавна известное. Все отвоеванное становится ручным. Всякая тайна теряет
свою силу. Забота серединности обнажает опять же сущностную тенденцию
присутствия, которую мы "именуем уравнением всех бытийных возможностей.
Дистанция, середина, уравнение как образы бытия людей конституируют то,
что мы знаем как "публичность". Она ближайшим
образом правит всем толкованием мира и присутствия и оказывается во всем
права. И это не на основании какого-то исключительного и первичного
бытийного отношения к "вещам", не потому что она имеет в своем распоряжении
отчетливо адекватную прозрачность присутствия, но на основании невхождения
"в существо дела", потому что она нечувствительна ко всем различиям уровня и
подлинности. Публичность замутняет все и выдает так скрытое за известное и
каждому доступное.
Люди всегда на подхвате, но так, что они же всегда и ускользнули там,
где присутствие пробивается к решению. Поскольку однако люди преподносят
всякое суждение и решение, они снимают с всегдашнего присутствия
ответственность. Люди могут как бы себе обеспечить, что "человек" к ним
постоянно апеллирует. Они с крайней легкостью могут за все отвечать, потому
что никто не тот, кто должен за что-то постоять. Люди всегда "были" должны
так поступить, и тем не менее можно сказать, что "ни один" не был. В
повседневности присутствия почти все делается через тех, о ком мы вынуждены
сказать, что никто ими не был.
Люди облегчают так всякое присутствие в его повседневности. И не
только это; с таким облегчением бытия люди идут присутствию
навстречу, поскольку в нем заложена тенденция к упрощению и послаблению. И
пока люди облегчением бытия постоянно делают шаг навстречу всегдашнему
присутствию, они удерживают и упрочивают свое жестоковыйное господство.
Каждый оказывается другой и никто не он сам.
Человек, отвечающий на вопрос о кто обыденного присутствия,
есть тот никто, кому всякое присутствие в его бытии-друг-среди-друта себя
уже выдало.
В выявленных бытийных чертах повседневного друг-среди-друга-бытия,
дистанция, середина, уравнение, публичность, облегчение и шаг навстречу,
лежит ближайшее "постоянство" присутствия. Это постоянство касается не
длящегося наличия чего-то, но бытийного способа присутствия как события.
Существуя в названных модусах, самость своего присутствия и самость
присутствия других себя еще не нашла, соотв. потеряла. Люди существуют
способом несамостояния и несобственности. Этот способ быть не означает
никакого умаления фактичности присутствия, и человек как никто вовсе не
ничто. Наоборот, в этом способе быть присутствие есть ens realissimum, если
понимать "реальность" как присутствиеразмерное бытие.
Конечно, люди так же мало наличны как присутствие вообще. Чем
демонстративнее жесты людей, тем они неуловимей и запрятанней, тем менее они
однако и ничто. Непредвзятому онтически-онтологическому "видению" они
приоткрываются как "реальнейший субъект" повседневности. И если они не так
доступны как наличный камень, то это ни в малейшей мере не решает об их
способе быть. Нельзя ни поспешно декретировать, что эти люди суть
"собственно" никто, ни впадать в мнение, будто феномен онтологически
интерпретирован, если его "объясняют" скажем как суммированный задним числом
результат совместного наличия многих субъектов.