Так
или иначе уже всегда решено, каким способом присутствие всякий раз мое.
Сущее, для которого в его бытии дело идет о самом этом бытии, относится к
своему бытию как к наиболее своей возможности. Присутствие есть всегда своя
возможность и "имеет" ее не всего лишь свойством как нечто наличное. И
поскольку присутствие есть по сути всегда своя возможность, это сущее может
в своем бытии "выбрать" само себя, найти, может потерять себя, соотв.
никогда и лишь "мнимо" найти. Потерять себя и пока еще не найти себя оно
может лишь поскольку по своей сути оно в возможности собственное, т.е. само
свое. Два бытийных модуса собственности и несобственности
- эти выражения избраны терминами в строгом смысле слова - коренятся в том,
что присутствие вообще определяется через всегда-мое. Несобственность
присутствия означает однако не где-то "меньше" бытия или "низшую" ступень
бытия. Несобственность может наоборот обусловить полнейшую конкретность
присутствия в его деловитости, активности, заинтересованности,
жизнерадостности.
Две намеченных тут черты присутствия - во-первых, приоритет
"existentia" перед essentia и затем свойство всегда-моего - уже показывают,
что аналитика этого сущего встает перед своеобразной феноменальной областью.
Это сущее никогда не имеет способа бытия вещей лишь наличных внутри мира.
Потому его и нельзя тематически задать способом обнаружения наличности.
Верное задание его настолько не само собой разумеется, что само определение
этого сущего составляет важную часть его онтологической аналитики. С
обеспечением правильного задания этого сущего стоит и падает возможность
вообще довести бытие такого сущего до понятности. Сколь бы предварительным
ни был анализ, он всегда уже требует обеспечения правильной установки.
Присутствие определяется как сущее всякий раз из возможности, какая оно
есть и как-то понимает в своем бытии. Это формальный смысл устройства
экзистенции присутствия. Здесь однако лежит указание для онтологической
интерпретации этого сущего развернуть проблематику его бытия* из
экзистенциальности его экзистенции. Но это никак не значит конструировать
присутствие из конкретной возможной идеи экзистенции. Присутствие надо в
начале анализа интерпретировать именно не в особенности определенного
экзистирования, но вскрыть в его индифферентном ближайшим образом и большей
частью. Эта индифферентность обыденного присутствия не ничто, но позитивная
феноменальная черта этого сущего. Из этого рода бытия и обратно в него
всякое экзистирование есть как оно есть. Мы именуем эту обыденную
индифферентность присутствия термином серединность.
И вот поскольку усредненная обыденность составляет онтическое
ближайшим-образом этого сущего, при экспликации присутствия ее имели
обыкновение и все время продолжают перескакивать. Онтически ближайшее и
известное есть онтологически самое далекое, неузнанное и в его
онтологическом значении постоянно просмотренное. Когда Августин спрашивает:
Quid autem propinquius meipso mihi? и должен ответить: ego
certe laboro hie et laboro in meipso: factus sum mihi terra difficultatis et
sudoris nimii[Что же мне ближе меня самого? я труждаюсь здесь и труждаюсь во
мне самом: сделался себе землей обременения и великого пота.], то это верно
не только об онтической и доонтологической непрозрачности присутствия, но в
еще большей мере об онтологической задаче не просто не упустить это сущее в
его феноменально ближайшем способе бытия, но и сделать доступным в
позитивной характеристике.
Усредненную повседневность присутствия нельзя брать как простой
"аспект". В ней тоже, и даже в модусе несобственности, лежит a priori
структура экзистенциальности. В ней тоже дело для присутствия идет
определенным образом о его бытии, к которому оно относится в модусе средней
повседневности, и будь то даже лишь в модусе бегства от нее и забвения себя.
Но экспликация присутствия в его средней повседневности дает не только
где-то усредненные структуры в смысле расплывчатой неопределенности. Что
онтически есть способом серединности, онтологически очень даже может быть
схвачено в содержательных структурах, которые структурно не отличаются от
онтологических определений скажем собственного бытия присутствия.
Все экспликаты, возникающие из аналитики присутствия, получены во
внимании к структуре его экзистенции. Поскольку они определяются из
экзистенциальности, мы называем бытийные черты присутствия
экзистенциалами. Их надо четко отделять от бытийных
определений неприсутствиеразмерного сущего, которые мы именуем категориями.