Она
формирует ненуждаемость в том, чтобы хоть просто понять такое возвращение в
его необходимости. Традиция выкорчевывает историчность присутствия с таким
размахом, что оно движется уже только внутри интереса к многообразию
возможных типов, направлений, точек зрения философствования в самых далеких
и чуждых культурах и этим интересом пытается прикрыть свою беспочвенность.
Следствием становится, что присутствие при всем историографическом интересе
и всем рвении о филологически "объективной" интерпретации уже не понимает
элементарнейших условий, только и делающих возможным позитивное возвращение
к прошедшему в смысле его продуктивного усвоения.
Вначале ( 1) было показано, что вопрос о
смысле бытия не только не разрешен, не только удовлетворительно не поставлен
но при всем интересе к "метафизике" предан забвению. Греческая онтология и
ее история, еще и сегодня через многосложные филиации и деформации насквозь
определяющая понятийный состав философии, есть доказательство тому,
что присутствие понимает само себя и бытие вообще из "мира" и
что возникшая так онтология подпадает традиции, которая дает ей опуститься
до самопонятности и до материала, подлежащего просто новой обработке (так
для Гегеля). Эта выкорчеванная греческая онтология становится в
Средневековье жестким учебным реквизитом. Ее систематика есть что угодно,
только не сочетание унаследованных фрагментов в некую постройку. Внутри
границ догматической рецепции греческих основоконцепций бытия в этой
систематике лежит еще много невыявленной продолжающейся работы. В
схоластическом чекане греческая онтология в существенном переходит на пути
через Dis-putationes metaphysicae Cyapeca в "метафизику" и
трансцендентальную философию Нового времени и определяет еще основоположения
и цели "логики" Гегеля. Насколько в течение этой истории определенные
отличительные бытийные области входят в обзор и впредь ведут за собой всю
проблематику (ego cogito Декарта, субъект, Я, разум, дух, личность), они
остаются, соответственно сплошному упущению вопроса о бытии, неопрошенными
относительно бытия и структуры их бытия. Наоборот, категориальный состав
традиционной онтологии с соответствующими формализациями и лишь негативными
ограничениями переносится на это сущее, либо же в видах онтологической
интерпретации субстанциальности субъекта на помощь призывается диалектика.
Если для самого бытийного вопроса должна быть достигнута прозрачность
своей ему истории, то требуется расшатывание окостеневшей традиции и
отслоение наращенных ею сокрытий. Эту задачу мы понимаем как проводимую по
путеводной нити бытийного вопроса деструкцию наследованного состава античной
онтологии до исходного опыта, в каком были добыты первые и с тех пор ведущие
определения бытия.
Это удостоверение происхождения онтологических основопонятий как
исследующая выдача им их "свидетельств о рождении" не имеет ничего общего с
дурной релятивизацией онтологических точек зрения, установок. Деструкция не
имеет равным образом и негативного смысла отрясания онтологической традиции.
Она призвана наоборот очертить эту последнюю в ее позитивных возможностях, а
это всегда значит в ее границах, которые фактично заданы всякий раз
конкретной постановкой вопроса и ею преднамеченным ограничением возможного
поля исследования. Отрицающе деструкция относится не к прошедшему, ее
критика касается "сего дня" и в нем господствующего
способа трактовки истории онтологии, будь он замыслен доксографически,
духовно-исторически или проблемно-исторически. Деструкция опять же не хочет
хоронить прошедшее в ничтожности, она имеет позитивное назначение; ее
негативная функция остается неспециальной и непрямой.
В рамках настоящего трактата, имеющего целью принципиальную разработку
бытийного вопроса, деструкция истории онтологии, относящаяся сущностно к
постановке вопроса и возможная исключительно внутри нее, может быть
проведена только применительно к принципиально решающим узлам этой истории.
Сообразно позитивной тенденции деструкции ближайшим образом подлежит
постановке вопрос, была ли в течение истории онтологии вообще интерпретация
бытия и могла ли быть - и в какой мере - тематически приведена в связь с
феноменом времени, а необходимая для этого проблематика темпоральности -
принципиально разработана. Первый и единственный, кто продвинулся на
какой-то отрезок исследовательского пути в направлении к измерению
темпоральности, соотв. позволил напору феноменов себя к тому толкнуть, был
Кант. Когда впервые будет фиксирована проблематика темпоральности, тогда
возможно удастся пролить свет на темноту учения о схематизме. На этом пути
можно однако тогда также показать, почему для Канта эта область в ее
собственных измерениях и ее центральной онтологической функции должна была
остаться закрытой.