Размыкающий характер зова становится вполне
определен лишь когда мы понимаем его как вызывающее отозвание. В ориентации
на так осмысленный зов можно впервые спросить, что он дает понять.
Не легче ли и надежнее однако ответить на вопрос о том, что говорит
зов, "простым" указанием на то, что услышано или прослушано во всяком
совестном опыте: что зов обращен к присутствию как виновному
или, в предостерегающей совести, указывает на возможное "виновен" или в
качестве "чистой" совести подтверждает "незнание за собой вины"? Если бы
только это "виновен", единодушно ощущаемое в опыте и толкованиях совести, не
получало настолько разные определения! И поддавайся даже смысл этого
"виновен" единодушному осмыслению, экзистенциальное понятие этого
бытия-виновным лежит в темноте. Если впрочем присутствие к самому себе
обращается как "виновному", откуда еще извлечь идею вины кроме как из
интерпретации бытия присутствия? Но опять встает вопрос: кто говорит, как мы
виновны и что значит вина? Идею вины нельзя произвольно измыслить и навязать
присутствию. Если однако вообще понятность существа вины возможна, то эта
возможность должна быть в присутствии намечена. Как нам найти след, могущий
вести к обнажению феномена? Все онтологические исследования феноменов
подобно вине, совести, смерти должны отправляться от того, что о них
"говорит" обыденное толкование присутствия. В падающем способе бытия
присутствия вместе с тем заложено, что его толкование "ориентировано"
большей частью несобственно и "существа" не задевает, поскольку исходно
адекватная онтологическая постановка вопроса остается ему чужда. Однако во
всякой ошибке видения лежит, обнажаясь вместе с ней, указание на исходную
"идею" феномена. Откуда же возьмем мы критерий для исходного
экзистенциального смысла этого "виновен"? Из того, что "виновен" всплывает
как предикат к "я есмь". Может ли то, что в несобственном толковании
понимается как "вина", лежать в бытии присутствия как таковом, а именно так,
что оно, поскольку так или иначе фактично экзистирует, уже и есть виновно?
Апелляция к единогласно слышимому "виновен" поэтому еще не ответ на
вопрос об экзистенциальном смысле окликающего в зове. Последнее должно
сперва прийти к своему осмыслению, чтобы суметь сделать понятным, что значит
выкрикнутое "виноват", почему и как оно искажается в своем значении
повседневным толкованием.
Обыденная понятливость берет "бытие виновным" ближайшим образом в
смысле "повинности", когда "за тобой что-то числится". Человек обязан
возместить другому нечто, на что тот имеет претензию. Эта "повинность" как
"задолжание" есть способ события с другими в поле озабочения как добывания,
доставления. Модусы такого озабочения суть также изъятие,
заимствование, удержание, отбирание, ограбление, т.е. то или
иное неудовлетворение имущественных требований других. Повинность этого рода
относится к способному озаботить.
Виновность имеет потом дальнейшее значение "быть виновником", т.е. быть
причиной, инициатором чего или также "быть поводом" для чего. В смысле этой
"виновности" в чем-то человек может "быть виной" без того чтобы "быть
повинным" перед другим или оказаться "виноватым". И наоборот, человек может
иметь повинность перед другим, сам не будучи в том виной. Кто-то другой
может у другого "для меня" "сделать долги".
Эти расхожие значения бытия-виновным как "повинности перед..." и
"виновности в..." могут совпасть и обусловить поведение, которое мы называем
"провиниться", т.е. через виновность в повинности нарушить закон и сделать
себя подлежащим наказанию Требование, которому человек не удовлетворяет, не
обязательно должно относиться к имуществу, оно может регулировать публичное
друг-с-другом вообще. Так сложившаяся "провинность" в правонарушении может
опять же иметь вместе с тем характер '''провинности перед другими'". Она
возникает не из-за правонарушения как такового, но из-за того, что моя вина
есть в том, что другой в своей экзистенции поставлен под удар, сбит с пути
или даже сломлен. Эта провинность перед другими возможна без нарушения
"публичного" закона. Формальное понятие виновности в смысле провинности
перед другими дает таким образом определить себя: быть-основанием изъяна в
вот-бытии другого, а именно так, что это быть-основанием само себя
определяет из своего чему как "ущербное". Эта ущербность есть
неудовлетворение требованию, упорядочивающему экзистирующее событие с
другими.
Оставим в стороне, как возникают такие требования и каким образом на
основе этого возникновения должен пониматься их характер требования и
закона.