Чем собственнее присутствие решается, т.е. недвусмысленно понимает
себя в заступании в смерть из наиболее своей отличительной возможности, тем
однозначней и неслучайней избирающее нахождение возможности его экзистенции.
Лишь заступание в смерть изгоняет всякую случайную и "предварительную"
возможность. Лишь бытие-свободным для смерти дает присутствию не условную
цель и вталкивает экзистенцию в ее конечность. Будучи выбрана, конечность
экзистенции рывком возвращает из бесконечной многосложности подвертывающихся
ближайших возможностей удобства, легкомыслия, увиливания и вводит
присутствие в простоту его судьбы. Этим словом мы
обозначаем заключенное в собственной решимости исходное событие присутствия,
в котором оно, свободное для смерти, передает себя себе самому в
наследованной, но все равно избранной возможности.
Присутствие только потому может быть задето ударами судьбы, что в
основе своего бытия оно есть в характеризованном смысле судьба. Судьбоносно
экзистируя в себя-передающей решимости, присутствие как бытие-в-мире
разомкнуто для "благоприятствования" "счастливых"
обстоятельств и жестокости катастроф. Судьба не возникает впервые лишь через
столкновение обстоятельств и происшествий. Нерешительный тоже, и еще больше
чем тот, кто сделал выбор, швыряем ими и все равно неспособен "обладать"
никакой судьбой.
Когда присутствие, заступая, дает смерти стать властной в нем, оно
понимает, свободное для нее, в особой сверхвласти своей конечной свободы,
чтобы в этой последней, которая "есть" всегда только в выбранности выбора,
взять на себя безвластие покинутости на себя самого и
стать прозорливым для случайностей разомкнувшейся ситуации. А когда
судьбоносное присутствие как бытие-в-мире сущностно экзистирует в
событим-с-другими, его событие есть событие и определяется как
исторический путь. Так мы обозначаем событие
общности, народа. Исторический путь не составляется из отдельных судеб,
равно как бытие-друг-с-другом не может быть понято как совместный быт многих
субъектов. В бытии-друг-с-другом в одном и том же мире и в решимости для
определенных возможностей судьбы уже заранее ведомы. В сообщении и борьбе
власть исторического пути впервые становится свободной.
Судьбоносный исторический путь присутствия в своем "поколении" и с ним
создает полное, собственное событие присутствия.
Судьба как безвластная, подставляющая себя превратностям сверхвласть
молчаливого, готового к ужасу бросания себя на свое бытие-виновным требует
бытийного устройства заботы, т.е. временности как онтологического условия
своей возможности. Только когда в бытии сущего смерть, вина, совесть,
свобода и конечность равноисходно обитают вместе как в заботе, оно способно
экзистировать в модусе судьбы, т.е. быть в основании своей экзистенции
историчным.
Лишь сущее, которое по сути в своем бытии настает так, что, свободное
для своей смерти, о нее разбиваясь, оно может дать отбросить себя назад к
своему фактичному вот, т.е. лишь сущее, которое как настающее есть
равноисходно бывшее, способно, передавая само себе наследуемую возможность,
принять свою брошенность и быть мгновенно-очным для "своего времени". Лишь
собственная временность, которая вместе с тем конечна, делает возможным
нечто подобное судьбе, т.е. собственную историчность.
Для решимости отчетливо знать о происхождении возможностей , на которые
она себя бросает, не необходимо. Но конечно во временности присутствия и
только в ней лежит возможность отчетливо извлечь экзистентную способность
быть, на которую оно себя бросает, из традиционно передаваемой понятности
присутствия. Возвращающаяся к себе, себя-себе-передающая решимость
становится тогда возобновлением преемственной
возможности экзистенции. Возобновление есть отчетливое преемство, т.е.
возвращение к возможностям сбывшегося присутствия. Собственное возобновление
уже-бывшей возможности экзистенции -- что присутствие изберет себе своего
героя -- основано экзистенциально в заступающей решимости; ибо в ней прежде
всего избирается выбор, делающий свободным для борющегося последования и
верности возобновимому. Но возобновляющее предание себя уже-бывшей
возможности размыкает былое присутствие не для того чтобы его поэтапно
осуществить. Возобновление возможного не есть ни обновленное извлечение
"прошлого", ни привязывание "актуальности" снова к
"преодоленному". Возобновление, возникая из решительного самонаброска, не
дает "прошедшему" уговорить себя дать ему как некогда действительному просто
повториться.