Бытие получает смысл реальности
(1, 2).
Основоопределенностью бытия становится субстанциальность. Этому приложению
бытийной понятливости отвечая, онтологическое понимание присутствия тоже
вдвигается в горизонт этой концепции бытия. Присутствие тоже подобно другому
сущему, реально налицо. Тогда и бытие вообще, получает смысл
реальности* Понятие реальности имеет
поэтому в онтологической проблематике своеобразный приоритет. Последний
заслоняет путь к генуинной экзистенциальной аналитике присутствия, да даже
уже и взгляд на бытие -- внутримирно подручного. Он наконец толкает бытийную
проблематику вообще в ложном направлении. Прочие модусы бытия негативно и
привативно определяются в оглядке на реальность.
Потому не только аналитика присутствия, но разработка вопроса о смысле
бытия вообще должна быть оторвана от односторонней ориентации на бытие в
смысле реальности. Надо показать: реальность не только один бытийный род
среди других, но стоит онтологически в определенной взаимосвязи фундирования
с присутствием, миром и подручностью. Этот показ требует принципиального
разбора проблемы реальности, ее условий и границ.
Под титулом "проблема реальности" смешиваются разные вопросы:

1. есть ли вообще сущее, предположительно "трансцендентное сознанию";

2. может ли эта реальность "внешнего мира" быть достаточно доказана;

3. насколько это сущее, если оно реально есть, познаваемо в его
по-себе-бытии;

4. что вообще должен означать смысл этого сущего,
реальности.
Нижеследующий разбор проблемы реальности трактует во внимании к
фундаментально-онтологическому вопросу троякое:
а) реальность как проблема бытия и доказуемости "внешнего мира",
б) реальность как онтологическая проблема,
в) реальность и забота.
а) Реальность как, проблема бытия и
доказуемости "внешнего мира "
В порядке перечисленных вопросов о реальности онтологический, что
вообще должна значить реальность, идет первым. Но пока чистая онтологическая
проблематика и методика отсутствовала, этот вопрос, если вообще отчетливо
ставился, неизбежно переплетался с выяснением "проблемы внешнего мира"; ибо
анализ реальности возможен только на основе подобающего доступа к реальному.
Способом же схватывания реального издавна считалось созерцающее познание.
Последнее "есть" как поведение души,
сознания. Поскольку к реальности принадлежит
черта по-себе-бытия и независимости, с вопросом о смысле реальности сцеплен
другой о возможной независимости реального "от сознания" соотв. о возможной
трансценденции сознания в "сферу" реального. Возможность удовлетворительного
онтологического анализа реальности зависит от того, насколько то, от чего
должна быть независимость, что должно быть трансцендировано, само прояснено
в аспекте своего бытия. Только так станет онтологически уловим также
бытийный способ трансцендирования. И наконец, способ первичного подступа к
реальному должен быть обеспечен в смысле решения вопроса, способно ли вообще
познание взять на себя эту функцию.
Эти лежащие до возможного онтологического вопроса о реальности
разыскания проведены в предыдущей экзистенциальной аналитике. Познание есть
по ним фундированный модус подхода к реальному. Последнее, по сути доступно
лишь как внутримирное сущее. Всякий подход к такому сущему онтологически
фундирован в основоустройстве присутствия, бытии-в-мире. Оно имеет более
исходное бытийное устройство заботы (вперед-себя - уже бытие в мире как
бытие при внутримирном сущем).
Вопрос, есть ли вообще мир и может ли быть доказано его бытие, как
вопрос, ставимый присутствием как бытием-в-мире а кто иначе его должен
ставить? - бессмыслен. Сверх того он отягощен двузначностью. Мир как в-чем
бытия-в и "мир" как внутримирное сущее, как во-что озаботившегося
погружения свалены вместе, соотв. даже еще не различены. Мир
однако сущностно разомкнут с бытием присутствия; с разомкнутостью мира "мир"
всегда тоже уже раскрыт. Конечно, как раз внутримирное сущее в смысле
реального, лишь наличного, может оставаться еще скрытым. Но раскрываемо
реальное тоже лишь на основе разомкнутого мира. И лишь на этой основе
реальное может оставаться еще потаено. Вопрос о "реальности" "внешнего мира"
ставят без предшествующего прояснения феномена мира как такого. Фактически
"проблема внешнего мира" постоянно ориентируется на внутримирное сущее (
вещи и объекты). Так эти разборы загоняют в онтологически почти
нерасплетаемую проблематику.
Сплетение вопросов, смешение того, что хотят доказать, с тем, что
доказывают, и с тем, чем ведется доказательство, видно в "Опровержении
идеализма" Канта.