Софизм
стоит вплотную к обычной загадке, которая есть не что иное, как развлечение, --
но благодаря этому также и к священной космогонической загадке. Евтидем9* играет
то грамматически и логически детским софизмом12, то вопросом на грани загадки о
мире или познании13. Наиболее глубокомысленные суждения ранней греческой
философии, как, например, один из выводов элеатов10*: "нет множества, нет
движения, нет становления", -- рождались в форме вопросов и ответов. Для
осознания такого абстрактного заключения, как невозможность существования одного
обобщающего суждения, прибегали к внешней форме сорита, цепочки вопросов. Когда
высыпают мешок зерна, производит ли шум первое зернышко? -- Нет. -- Тогда,
может, второе? И т. д.
Сами греки прекрасно отдавали себе отчет, до какой степени они попадали со всем
этим в сферу игры. В Евтидеме Сократ отбрасывает вопросы-ловушки как забавы
чисто школярского свойства. С помощью всего этого, говорит он, ничему не
научаются относительно сути самих вещей -- разве что тому, как, изощряясь в
словах, дурачить людей; все равно что дать подножку или выдернуть из-под
кого-нибудь стул. Когда вы утверждаете, что хотите наделить мудростью этого
юношу, говорится там далее, что это: игра или вы заняты этим всерьез?14 В
Софисте Платона Теэтет11* вынужден признаться чужеземцу из Элеи, что софист по
своему складу относится к ярмарочным шутам, буквально -- к пробав-
146 Глава IX
шимся игрою: тон тэс пайдиас метехонтон15 (тон тэс пайдиас метехон-тон)
Парменид12*, побуждаемый высказаться по вопросу о существова-нии, называет эту
задачу "игрой в трудные игры": прагматейоде пайдиан пайдзейн16 (прагматейоде
пайдиан пайдзейн), -- после чего принимается рассуждать о глубочайших вопросах
бытия. И все это, конечно же, про-текает как игра в вопросы и ответы. Единое не
может состоять из час-тей, оно неограниченно, а значит, бесформенно, оно нигде,
оно непод-вижно вневременно, непознаваемо. Далее рассуждение строится в
об-ратном порядке, затем этот процесс повторяется снова и снова17. Доводы,
уподобляясь челноку ткацкого станка, снуют туда и обратно, и в
этом движении мудрствование принимает форму благородной игры. Не только софисты,
но также Сократ, да и сам Платон играют в эту игру18.
По Аристотелю, Зенон Элейский первым писал диалоги в той форме вопросов и
ответов, которая была свойственна как философам из Мегары13*, так и софистам.
Это была техника, рассчитанная на то, чтобы расставить сети противнику. Платон
скорее всего следовал в своих диалогах более всего поэту, автору мимов
Софрону14*; Аристотель также называет диалог формой мима19, фарсом, который сам
опять-таки есть форма комедии. Причисление к роду фокусников, жонглеров,
чудодеев, к которому относили софистов, не миновало ни Сократа, ни даже
Платона20. Если всего этого еще не достаточно, чтобы явственно выделить игровой
элемент философии, то он может быть обнаружен в самих Платоновых диалогах.
Диалог -- форма искусственная. Это своего рода фикция. На какую бы высоту ни
поднималось у греков действительная беседа, она тем не менее никогда полностью
не отвечала форме литературного диалога. Диалог у Платона -- это легкая, игровая
форма искусства. Возьмем новеллистический замысел Парменида, начало Кратила,
легкую, живую интонацию этих двух и многих других диалогов. Определенное
сходство с шутовством, с мимом здесь и в самом деле не признать невозможно. В
шутливой форме затрагиваются в Софисте основные положения мудрецов более раннего
времени21. Совершенно в юмористическом тоне пересказывается в Протагоре миф об
Эпи-метее и Прометее22 15*. "По поводу облика и имени этих богов, -- говорит
Сократ в Кратиле, -- есть и серьезное, и шутливое объяснение, ибо также и боги
не прочь позабавиться": филопайсмонес гар кай гой теой (фило-пайсмонес гар кай
гой теой). В другом месте того же диалога Платон говорит устами Сократа: "если
бы я выслушал пятидесятидрахмовый урок Про-дика, ты тотчас бы это узнал, но я
внял лишь однодрахмовому назиданию"23. и опять в том же тоне, продолжая, судя по
всему, намеренно бес-мысленную, сатирически нацеленную этимологическую игру: "а
теперь смотри, какой фокус сделаю я со всем тем, чего не могу объяснить"24.
И наконец даже так: "Я уже давно прихожу в изумление от своей собст-вeннoй
мудрости, так, что и самому мне не верится". Что уж тут говорить, если Протагор
завершается обращением вспять всех исходных позиций и eсли можно спорить о том,
всерьез или нет звучит надгробная речь в Ме-нексене?16*
147 Homo ludens
У Платона собеседники сами расценивают свои философские занятия как приятное
времяпрепровождение. Юношеской страсти к спору противостоит желание старших,
чтобы к ним испытывали почтение25. "Так обстоит дело с истиной, -- говорит
Калликл в Горгии26, -- и ты поймешь это, если оставишь в покое философию и
займешься делами более важными. Ибо философия -- вещь приятная, если заниматься
ею в юные годы и с соблюдением меры, но она же и гибель для того, кто предается
ей дольше, чем следует".