Лишь в более
поздней фазе общественного развития с этой игрой начинают связывать
представление, что в ней что-то выражено: именно представление о жизни. Бывшее
некогда бессловесной игрой принимает поэтическую форму. В форме и в функции
игры, являющейся особенным, самостоятельным качеством, чувство человеческой
включенности в космос находит свое самое первое, самое высокое, самое священное
выражение. В игру мало-помалу добавляется значение священного акта. Культ -- не
более чем прививка к игре. Однако изначальным фактом была именно игра как она
есть.
Мы попадаем здесь в сферы, куда, будь то с помощью познавательных средств
психологии, будь то с помощью теории познания, вряд ли можно проникнуть.
Вопросы, которые здесь возникают, касаются глубинных основ нашего сознания.
Культ -- дело самой высокой и самой священной серьезности. Может ли он при этом
быть также игрою? С самого начала было установлено: любая игра, ребенка ли,
взрослого ли, может проходить с полнейшей серьезностью. Может ли она, однако,
заходить столь далеко, чтобы и священное волнение таинства все еще продолжали
связывать с качествами игры? Продумать все это в той или иной мере непросто
из-за строгости сформулированных нами понятий. Мы привыкли рассматривать
противоположность игра -- серьезность как нечто вполне окончательное. Но, по
всей видимости, до самых глубин она все-таки не доходит.
36
Глава I
Поразмыслим немного над следующей восходящей последовательностью. Ребенок играет
в полном самозабвении, -- можно с полным правом сказать: в священной
серьезности. Но он играет, и он знает, что он играет. Спортсмен играет с
безмерной серьезностью и с отчаянною отвагой. Он играет, и он знает, что он
играет. Актер целиком уходит в игру. Тем не менее он играет, и сознает, что
играет. Скрипач переживает священный восторг, он переносится в мир вне и выше
обычного мира, но то, что он делает, остается игрою. Игровой характер может быть
присущ самым возвышенным действиям. Можно ли провести эту линию вплоть до
культовых действий и утверждать, что священнослужитель, совершая ритуал
жертвоприношения, продолжает оставаться в рамках игры? Кто допускает это в
богослужении, допускает это же и относительно всего прочего. Понятия обряда,
магии, литургии, таинства и мистерии -- все они оказались бы тогда в сфере
значения понятия игры. Но здесь следует остерегаться того, чтобы внутреннее
единство понятия игры не подвергнуть чрезмерному перенапряжению. Мы стали бы
всего лишь играть словами, попытайся мы термин игра уж слишком растягивать. Мне
думается, однако, что, квалифицируя священнодействие как игру, мы вовсе не
впадаем в ошибку. Оно во всех отношениях есть игра по своей форме, но и по своей
сущности оно является ею, коль скоро оно всех, кто в нем участвует, переносит в
иной мир, отличный от обыкновенного. Платон это тождество игры и
священнодействия принимал как безусловную данность. Он, не колеблясь, включал в
категорию игры священные предметы. Серьезные дела подобает свершать с полной
серьезностью, гласит его утверждение12, и только Бог достоин всей этой блаженной
серьезности, тогда как человек сотворен игрушкою Бога, и это для него самое
лучшее. Посему каждому мужчине и каждой женщине надлежит в соответствии с этим
проводить свою жизнь играя в прекрасные игры, вопреки всему тому, к чему они
расположены ныне. Они же, следует далее, серьезною вещью почитают войну, "но в
войне нет ни игры, ни становления формы13, каковые мы почитаем за вещи
серьезные. Мирную жизнь должно прожить каждому сколь можно лучше. Каков же этот
правильный способ? Жить должно играя, в добрые игры, принося жертвы, в пении и
танцах, дабы возможно было снискать расположение богов и врагам дать отпор, и
победить их в бою"14.
В этом Платоновом отождествлении относящегося к игре -- и священного последнее
не принижается тем, что его называют игрою, но сама игра возвышается тем, что
понятие это возводят вплоть до высочайших областей духа. Мы уже говорили в
начале, что игра существует до всякой культуры. В определенном смысле она витает
поверх каждой культуры или во всяком случае от нее не зависит. Взрослый человек
играет, как и ребенок, ради удовольствия и отдохновения, так сказать, ниже
уровня того, что есть серьезная жизнь. Но он может играть и выше этого уровня,
вовлекая в игру прекрасное и священное.
37
Homo ludens
С этой точки зрения попытаемся теперь несколько более детально определить
внутреннюю связь культа с игрою. При этом перед нами ярко вырисовывается далеко
идущая однородность ритуальных и игровых форм, и вопрос, до какой степени то или
иное сакральное действие оказывается в сфере игры, возникает в первую очередь.
Среди формальных признаков игры первое место занимает пространственная
выхваченность этой деятельности из обыденной жизни. Некое замкнутое
пространство, материальное или идеальное, обособляется, отгораживается от
повседневного окружения.