Стеклянные бусы герои романа Игра в бисер (1943 г.)
перебирают в отгороженной от остального мира, но все же посюсторонней,
уютно-швейцарской Шамбале, выведенной под прозрачно символическим именем
незабвенной Касталии: У Хейзинги же игра -- всеобъемлющий способ человеческой
деятельности, универсальная категория человеческого существования. Она
распространяется буквально на все, в том числе и на речь: "Играя, речетворящий
дух то и дело перескакивает из области вещественного в область мысли. Всякое
абстрактное выражение есть речевой образ, всякий речевой образ есть не что иное,
как игра слов"*.
"Мы не хотели бы здесь углубляться в пространный вопрос, в какой степени
средства, которыми располагает наша речь, в своей основе носят характер правил
игры, то есть пригодны лишь в тех интеллектуальных границах, обязательность
которых считается общепризнанной. Всегда ли в логике вообще и в силлогизмах в
особенности в игру вступает некое молчаливое соглашение о том, что действенность
терминов и понятий признается здесь так же, как это имеет место для шахматных
фигур и полей шахматной доски? Пусть кто-нибудь ответит на этот вопрос"**.
Вот один из ответов. "Языковой игрой" называет Людвиг Виттгенштайн "единое
целое: язык и действия, с которыми он переплетен"***. А в совсем недавней
концепции языка последний предстает как "задействование всеми общающимися
согласованных притворных (игровых) полаганий насчет интенциональности физических
медиаторов
__________
* Homo ludens, I, с. 24.
** Homo ludens, IX, с. 149.
*** Витгенштейн Л. философские исследования. М.: Гнозис, 1995. С. 83. 13
Предуведомленье
(средств -- Д.С.) общения... Общающиеся притворно и согласованно (в игровом
порядке) полагают, что физические медиаторы, используемые ими, наделены
интенциональностью". Сами же по себе эти физические медиаторы -- звуки языка,
графические значки -- лишены всякого смысла. Но не только язык есть игра в
чистом виде. "феномен притворного (игрового) полагания пронизывает все пласты
человеческой культуры". То есть человек не просто играет со смыслами, но и сами
смыслы суть продукты и компоненты игры*.
Максимально генерализируя игровой принцип человеческой деятельности, Хейзинга,
однако, отделяет его от морали, ставит ему нравственные пределы, за которыми,
мол, все же наступает серьезное. Но делать это, по нашему мнению, было
совершенно не обязательно. Игра -- это не манера жить, но структурная основа
человеческих действий. "Нравственность" здесь не при чем. Нравственный, так же
как и безнравственный, поступок совершается по тем или иным правилам той или
иной игры. Более того. В сущности, игра несовместима с насилием. Похоже, что
именно нравственные поступки как раз и свидетельствуют о должном соблюдении
"правил игры". Ведь нравственность есть не что иное, как укорененная в прошлом
традиция. А что такое безнравственность? Это намеренно избранное положение "вне
игры", то есть нечто абсурдное по определению. Серьезное вовсе не антоним игры.
"если хочешь быть серьезным, играй" (Аристотель); ее противоположность --
бескультурье и варварство.
Непросто взирать на все наши деяния sub specie ludi. Что-то в глубочайших недрах
нашего существа словно бы противится этому. Но и в драматическом сгущении
важнейших моментов человеческого существования, как например у Элиаса Канетти,
где "игра, которою заняты любящие", предстает "безответственной игрою со
смертью", все происходящее не выходит за рамки парадигмы игры вообще.
Проблематика игры неспроста с такою остротой звучит в наше неспокойное и слишком
часто весьма зловещее время. Именно оно сделало столь актуальным вопрос
неразрывно слитого со стихией игры пу-эрилизма. Жизненная необходимость
утвердиться, найти точку опоры, когда вокруг рушатся ценности, столь долго
казавшиеся незыблемыми, понуждает общество искать поддержку не у лишившихся
доверия авторитетов, а у молодежи -- в некотором смысле заискивая перед будущим!
На заре Нового времени провозвестник грядущей пуэрилистcкой эпохи, элитарный
герой-одиночка, внезапный пришелец из некоего чуть ли не горнего мира (как в
Строителе Сольнесе Ибсена), решительно вторгается в затхлое людское болото.
Вскоре, однако, на передний план выходят серые однородные массы с их неизменным
пристрастием к красному, кровавым потопом смывающие вековые устои этики и
культуры. В неустойчивые, переходные эпохи резко повышающийся интерес
_________
* Блинов А. Л. Интенционализм и принцип рациональности языкового общения. Дис...
д-ра филос. наук / Ин-т философии РАН. М., 1995.
14
Предуведомленье
туры. В неустойчивые, переходные эпохи резко повышающийся интерес к молодежи
приобретает подчас параноидальный характер. Так было с распространением среди
советской, а затем и европейской молодежи троцкизма, взращиваньем комсомола,
появлением гитлерюгенд, хунвэйбинов, молодых последователей айятолы Хомейни в
Иране.