В том же ключе, что и предложение времени и места сражения, лежит притязание на
твердо установленное в соответствии с вопросами чести место в самом ходе
сражения и требование, чтобы победитель три дня оставался на поле брани. Первое,
а именно право на начало сражения, иногда установленное особой хартией или
переданное в качестве лена определенным родам или землям, часто служило поводом
к жестоким распрям, в том числе и с роковыми последствиями. В знаменитой битве
при Никополисе в 1396 г., где отборное рыцарское войско, с пышным великолепием
выступившее в крестовый поход, было уничтожено турками, шансы на победу были
упущены именно из-за таких тщеславных соображений первенства28*. Оставим в
стороне вопрос, не следует ли в постоянно выдвигаемом требовании оставаться три
дня на поле битвы видеть не что иное, как sessio triduana [трехдневное
заседание] из области права. Бесспорно то, что со всеми этими из столь далеко
отстоящих областей унаследованными обычаями церемониального и ритуального
характера война отчетливо выявляет свое происхождение из примитивно-агональной
сферы, где игра и борьба, право и метание жребия все еще нераздельно
соседствовали друг с другом25.
Если войну агональную и сакральную назвать архаической, это вовсе не будет
означать, что на ранних стадиях культуры любая схватка проходила в форме
обусловленного правилами боевого состязания или что в современной войне
агональному элементу больше нет места. Во все времена существует человеческий
идеал честной борьбы за правое дело. Но этот идеал с самого начала искажается
грубой действительностью. Воля к победе всегда сильнее, чем самоограничение,
накладываемое чувством чести. Хотя человеческая культура может ставить пределы
насилию, идти на которое чувствует себя вынужденным то или иное общество,
необходимость одержать победу настолько сильно овладевает воюющими сторонами,
что людская злоба постоянно порывает со всеми правилами игры и позволяет себе
все, что может измыслить рассудок. Архаическое общество очерчивает границы
дозволенного, то есть, другими словами, правила игры, непосредственно для
тесного круга своих соплеменников или себе подобных. Честь, которой хотят
оставаться верными, действенна только для себе подобных. Признавать правила
должны обе стороны конфликта, иначе эти правила никуда не годятся. Имея дело с
равным противником, люди вдохновляются в принципе чувством чести, с чем связаны
дух состязания, требование определенного самообуздания и пр.26. Но как только
борьба ведется против тех, кого принимают за низших, называют ли их варварами
или как-нибудь по-другому, всякие ограничения исчезают, насилие творится в
полную меру, и мы видим историю человечества, запятнанную отвратительной
жестокостью, которой вавилонские и ассирийские цари гордились как богоугодным
делом. Фатальное развитие технических и политических возможностей и далеко
зашедшее выкорчевывание нравственных устоев
104 Глава V
новейшее время почти во всех отношениях сделали бездейственной, даже в условиях
вооруженного мира, с таким трудом обретенную конструкцию военного права, когда
противник признается равноценной стороной, притязающей на честное и почетное
обращение.
На смену примитивному, укорененному в самовосхвалении идеалу чести и
благородного происхождения в более развитых фазах культуры приходит идеал
справедливости, или, лучше сказать, он примыкает к первому и, при том что на
практике воплощение его могло быть достойно крайнего сожаления, в конце концов
становится признанной и достойной подражания нормой человеческого общежития,
которое тем временем из соприкасающихся между собой племен и кланов разрастается
в сообщество больших народов и государств. Международное право берет начало в
агональной сфере как представление, что "это было бы вопреки чести, это было бы
против правил". Как только система обусловленных международным правом
обязательств достигает определенного уровня зрелости, для агонального элемента в
отношениях между государствами она оставляет не много места. Ибо она пытается
возвести в правовое понятие инстинкт политического соперничества. Сообщество
государств, построенное на положениях общепризнанного международного права, не
имеет более почвы для агональных войн в пределах своего круга. Но оно при этом
вовсе не утрачивает всех черт игрового сообщества. Разделяемые им принципы
равноправия противостоящих сторон, дипломатические формы, взаимные обязательства
верности договорам и официальное расторжение ранее заключенных соглашений
формально уподобляются правилам игры, связующим сообщество государств, в той
степени, в какой находит признание сама игра, то есть необходимость
упорядоченного человеческого общежития. Но на сей раз эта "игра" сама есть
основа всякой культуры. И наименование "игра" здесь приемлемо до некоторой
степени лишь формально.