Они -- хранители истории, традиции и
генеалогии, витии во время торжеств, где прежде всего хулят или славят.
Поэзия в своей первоначальной функции фактора ранней культуры рождается в игре и
как игра. Это священная игра, но и в своей причастности святости она постоянно
остается на грани развлечения, шутки, фривольности. О сознательном
удовлетворении стремления к прекрасному еще долго нет речи. Оно неосознанно
содержится в переживании священного акта, который в слове становится поэтической
формой и воспринимается как чудо, как праздничное опьянение, как экстаз. Но это
еще не все, ибо в то же самое время поэтические навыки расцветают также в
радостных и захватывающих массовых играх и в страстных, волнующих групповых
состязаниях, обычных в архаическом обществе. Ничто не могло быть более
питательной почвой для взрыва поэтических чувств, чем радостные празднества
сближения полов при чествовании весны или других важнейших событий в жизни
племени.
Этот последний аспект, которого мы хотели коснуться, -- поэзия как запечатленная
в слове форма все вновь повторяющейся игры влечения и отталкивания между юношами
и девушками, в соревновании шуточного остроумия и виртуозности -- сам по себе,
несомненно, так же изначален, как и чисто сакральная функция поэтического
искусства. Богатый материал, касающийся на сей раз несколько замысловато
именуемой социально-агональной поэзии, которая все еще заявляет себя как игра в
рамках данной культуры, привез с собой Де Йосселин де Йонг из экспедиции на
острова Буру и Бабар Ост-Индского архипелага10*. Благодаря любезности автора я
могу привести некоторые пункты из еще не опубликованного исследования5. Жители
Среднего Буру, или Раны, знают праздничное поочередное пение, называемое
инга-фука. Сидя друг против друга, мужчины и женщины в сопровождении барабана
поют друг другу песенки, которые они либо воспроизводят, либо импровизируют.
Различают не менее пяти видов пения инга-фука. Все они основываются на
чередовании строфы и антистрофы, хода и противохо-да, вопроса и ответа, выпада и
отместки. Иногда они по форме близки загадке. Важнейший из них носит название
"инга-фука предшествова-
123 Homo ludens
ния и последования", причем каждый куплет начинается словами: "друг за другом,
следом-следом" -- как в детской игре. Формально-поэтическое средство здесь --
ассонанс, связывающий тезу и антитезу повторением одного и того же слова,
варьированием слов. Поэтическое выступает здесь как смысловая игра, выпад,
намек, игра слов, а также игра звуков, где смысл иной раз совершенно теряется.
Такая поэзия поддается описанию только в терминах игры. Она подчинена тонкой
схеме правил просодии. Ее содержание -- любовный намек, наставление в житейской
мудрости, а также колкости и насмешки.
Хотя в инга-фука закрепляется наследие передаваемых из поколения в поколение
строф, здесь есть место и для импровизации. Уже существующие куплеты улучшают
удачными добавлениями и вариациями. Виртуозность ценится особенно высоко, в
выдумке также обычно нет недостатка. Настроение и воздействие приводимых в
переводе образчиков этой поэзии напоминают малайский пантун, от которого
литература о. Буру не вполне независима, но также и весьма отдаленную форму
японского хайку11*.
Кроме собственно инга-фука, жители Раны знают и иные формы поэзии, основанные на
том же формальном принципе, -- как, например, весьма обстоятельный обмен
мнениями по схеме "предшествования-и-последования" между родами жениха и невесты
при церемонии обмена подарками по случаю свадьбы.
Совершенно иной вид поэзии обнаружил Де Йосселин де Йонг на о. Ветан группы
Бабар Юго-Восточных островов. Здесь мы сталкиваемся исключительно с
импровизацией. Жители Бабара поют много больше, чем жители Буру, как сообща, так
и в одиночку, и большею частью во время работы. Занятые в кронах кокосовых пальм
нацеживанием сока, мужчины поют то грустные песни-жалобы, то насмешливые песни,
обращаясь к товарищу, сидящему на соседнем дереве. Иногда эти песни переходят в
ожесточенную песенную дуэль, которая раньше нередко приводила к смертельной
схватке и даже убийству. Все эти песни состоят из двух строк, которые различают
как "ствол" и "крону", или "верхушку", однако схема "вопрос-ответ" здесь или
вовсе отсутствует, или выражена недостаточно ярко. Для поэзии Бабара характерен
тот факт, что эффекта здесь ищут главным образом в игре-варьировании песенных
мелодий, а не в игре со значениями слов или языковыми созвучиями.
Малайский пантун -- четверостишие с перекрестной рифмой, где первые две строки
вызывают какой-нибудь образ или констатируют некий факт, а две последние
завершают стих довольно отдаленным намеком, -- обнаруживает всевозможные черты
умственной игры. Слово пантун вплоть до XVI в. означало, как правило, сравнение
или пословицу и только во вторую очередь -- катрен12*.