Это отношение постоянно
71
Homo ludens
претворяется в демонстрирование всевозможных взаимных услуг, включая обмен
подарками.
Этнология, насколько мне известно, ищет объяснение такому явлению, как потлатч,
главным образом в магических и мифологических представлениях. Дж. У. Локер дал
превосходный образчик этого в своей книге The Serpent in Kwakiutl Religion27
[Змея в религии квакиутль].
Нет сомнения, что практика потлатча теснейшим образом связана с миром
религиозных представлений тех племен, где она утвердилась. Все особые
представления об общении с духами, инициации, отождествлении человека с животным
и пр. постоянно находят свое выражение в потлатче. Это не исключает того, что
потлатч как социологическое явление вполне можно понять и вне какой-либо связи с
определенной системой религиозных воззрений. Стоит лишь мысленно представить
себе атмосферу сообщества, где непосредственно властвуют изначальные побуждения
и глубинные страсти, которые в цивилизованном обществе встречаются не иначе как
возрастные порывы юношеского периода. Такое сообщество будет в высокой степени
вдохновляться понятиями групповой чести, восхищением перед богатством и
щедростью, демонстрированием дружеских чувств и доверия, соперничеством,
вызовом, жаждой приключений и вечного самовозвышения через показное безразличие
ко всем материальным ценностям. Короче говоря, это атмосфера мыслей и чувств,
присущих подросткам. Но и вне связи с технически правильно организованным
потлатчем как ритуальным представлением состязание в раздаривании и уничтожении
своей собственности психологически понятно для каждого. Поэтому особенно важны
случаи такого рода, не укладывающиеся в определенную систему культа, -- как,
например, следующий, описанный несколько лет назад Р. Монье по сообщению одной
египетской газеты. Между двумя египетскими цыганами возник спор. Чтобы его
уладить, они порешили, что в присутствии торжественно собравшегося племени
каждый из них перережет всех своих овец, после чего сожжет все свои бумажные
деньги. В конце концов один из них увидел, что может потерпеть поражение, и
тогда он продал шесть своих ослов, чтобы все же одержать верх благодаря
полученной выручке. Когда он пришел домой за ослами, жена воспротивилась этой
продаже, и цыган зарезал жену28. Совершенно очевидно, что во всем этом кроется
нечто большее, нежели спонтанный взрыв страсти. Это формализованный обычай,
называя который, Монье пользуется словом vantardise [бахвальство]. По-видимому,
он чрезвычайно близок древнеарабскому mo'aqara, уже упоминавшемуся нами выше.
Тем не менее какая бы то ни было религиозная подоплека здесь все же отсутствует.
Первичным во всем этом комплексе, называемом потлатч, кажется мне агональный
инстинкт, первична здесь игра всего общества ради возвышения коллективной или
индивидуальной личности. Это серьезная игра, пагубная игра, порою кровавая игра,
священная игра, и все же это игра. Мы достаточно убедились, что игра -- это и
то, и другое, и третье.
72
Глава III
Именно об игре уже Марсель Мосс говорит: "Le potlatch est en effet un jeu et une
epreuve"29 ["Потлатч на самом деле и игра, и испытание"]. Также и Дави, который
рассматривал потлатч исключительно с юридической точки зрения, как
правообразующий обычай, сравнивает общественные формы, в которых бытует потлатч,
с большими игорными домами, где фортуна, положение и престиж постоянно переходят
из рук в руки в результате состязания и в ответе на вызов30. Если поэтому Хелд
заключает31, что игра в кости и примитивная игра в шахматы не являются
настоящими азартными играми, потому что входят в область сакрального и выражают
принцип потлатча, то я был бы склонен расположить эти аргументы в обратном
порядке и сказать: они входят в область сакрального именно потому, что являются
настоящими играми.
Когда Ливий говорит о пышности, с которой проводились ludi publici [публичные
игры], и об излишествах, доходивших до безудержного соперничества32 17*; когда
Клеопатра, желая превзойти Антония, бросает в уксус жемчужину18*; когда Филипп
Бургундский чреду пиршеств придворной знати увенчивает в Лилле празднеством
Vosux du faisan [Обета фазана]19*; или, наконец, когда нидерландские студенты по
случаю определенных праздников предаются церемонии битья стекол, то можно, если
угодно, говорить о все тех же проявлениях инстинкта потлатча. Проще и вернее,
однако, было бы сам потлатч рассматривать как наиболее разработанную и наиболее
выразительную форму фундаментальной потребности человеческого рода, которую я бы
назвал Игрой ради славы и чести. Технический термин потлатч, вошедший однажды в
научное словоупотребление, слишком легко превращается в этикетку, с помощью
которой это явление выступает на сцене как вполне ясное и исчерпанное.
Игровая суть подобного риту