Она присутствует в самых
разных культурах. Ее тема, как правило, -- мудрец, вопрошаемый одним или
несколькими мудрецами. Заратустра предстает таким образом пред шестьюдесятью
мудрецами царя Виштаспы13*. Соломон отвечает на вопросы царицы Савской14*. В
литературе брахманов нередок мотив, когда юный брахмачарин15*, явившись ко двору
царя, отвечает на вопросы или сам задает их и так из ученика делается учителем.
Едва ли требуется доказательство, что подобная форма самым тесным образом
примыкает к архаическому священному состязанию в загадках. Характерен в этом
отношении один из рассказов Махабхараты16. Блуждая по лесу, Панда-вы оказываются
у прекрасного пруда. Водяной не позволяет им напиться оттуда, покуда они не
ответят на его вопросы. Все, кто тем не менее пытаются попить, падают
бездыханными наземь. В конце концов Юд-хиштхира говорит, что готов ответить на
вопросы водяного. После этого начинается игра в вопросы и ответы, которая
великолепно иллюстрирует переход от космологической священной загадки к игре ума
и излагает чуть не все индийское учение об этических нормах.
Здраво рассуждая, религиозный диспут времен Реформации, такой, скажем, как между
Лютером и Цвингли в Марбурге в 1529 г. или между Теодором де Безом и его
коллегами -- с католическими прелатами в Пуасси в 1561 г., прямо продолжает
старый, священный обычай16*.
Милиндапаньха -- иными словами, Вопросы Менандра -- это рукопись на пали,
вероятно, составленная в начале нашего тысячелетия, которая, хотя и не входит в
число канонических, высоко почитается буддистами как на Юге, так и на Севере.
Она приводит беседы царя Менандра, во II в. до Р. X. распространившего
господство греков на Бак-
116 Глава VI
трию, с великим архатом Нагасеной17*. По содержанию и направленно-ти это чисто
религиозно-философское произведение, но по форме и тону оно совершенно отчетливо
перекликается с состязанием в загадках. Само начало беседы вполне типично. "Царь
сказал:
-- Почтеннейший Нагасена, не желаешь ли ты вступить со мною в беседу?
-- Когда Ваше Величество желает беседовать со мною, как то делают мудрецы,
вступая в беседу друг с другом, тогда я желаю; если же Ты будешь говорить со
мною, как разговаривают цари, то я не согласен.
-- А как беседуют мудрецы, почтеннейший Нагасена? Следует объяснение:
-- Мудрецы не выходят из себя, когда их ставят в тупик, цари же гневаются".
Тогда царь дает согласие беседовать с ним на равных -- совсем как в игре,
получившей название gaber у Франциска Анжуйского. В беседе принимают участие
также придворные мудрецы. Пятьсот yonaka, то есть ионийцев, греков, и
восемьдесят тысяч монахов образуют публику. Нагасена ставит "вопрос в двух
остриях, глубокий смыслом, трудно распутываемый, крепче любого узла", и царские
мудрецы жалуются, что он терзает их каверзными вопросами, еретическими по духу.
Это и вправду то и дело типичнейшие дилеммы, которые Нагасена предлагает
вниманию царя, торжествуя и с вызовом: "А ну-ка догадайтесь, Ваше Величество!"
Таким образом перед нами проходят в сократической форме основные вопросы учения
буддизма, изложенного в философски простых формулировках.
К жанру религиозных диспутов в форме вопросов и ответов принадлежит в конечном
счете и трактат Gylfaginning [Видение Гюльви] из Эд-ды Снорри. Ганглери
пускается в состоящий из вопросов и ответов разговор с Харом (Высоким), после
того как тот вначале привлек внимание конунга Гюльви тем, что жонглировал семью
мечами18*.
Последовательные переходы устанавливают связь между священным поединком в
загадках о происхождении вещей и состязанием в каверзных вопросах о чести, жизни
и благе -- с богословско-философским диспутом. К этой же линии примыкают и
другие диалогические формы, такие, как ритуальное славословие и катехизис. Нигде
эти формы не сочетаются и не переплетаются столь сильно, как в Алесте, где
учение излагается главным образом в виде обмена вопросами и ответами меж-ду
Заратустрой и Ахура Маздой19*. Ясны, литургические тексты ритуала
жертвоприношения, несут на себе еще немало следов примитивной игровой формы.
Типично богословские вопросы относительно учения, об-раза жизни и ритуала
постоянно чередуются с древними космогоническими вопросами, как например в Ясне,
4417. Каждый стих начинается восклицанием Заратустры: "Об этом я вопрошаю Вас,
ответствуйте же как есть, о Ахура", а затем один за другим следуют вопросы,
начинающиеся так: "Кто есть тот, который..." или "Уж не мы ли...", "Кто подпер
117 Homo ludens
землю снизу и воздух так, чтобы они не упали...", "Кто сочетал скорость -- с
облаками и ветром?", "Кто сотворил благодатный свет и мрак... сон и явь?" И
затем, ближе к завершению, примечательный вопрос, который свидетельствует о том,
что мы и в самом деле сталкиваемся здесь с пережитком древних состязаний в
загадках. "А теперь вопрошаю я Вас... обрету ль я награду, десять кобыл, жеребца
и верблюда, коих, о Мазда, мне посулили?" Вопросы же, чисто катехизисные по
типу, касаются происхождения и характера благочестия, различения добра и зла,
всевозможных сторон непорочности, противодействия злому духу и т.