Одно и то же слово wailo означает и загадку, и сорго -- полевой злак, который
как средство пропитания местного населения был вытеснен рисом10.
Кто хоть немного знаком с литературой Вед и брахманов, тот знает, что ее
толкования происхождения вещей чрезвычайно расходятся, противоречат одно
другому, они в высшей степени пестры, вычурны и запутанны. Ни взаимосвязанности,
ни общего смысла там не найти. Если, однако, при этом держать в поле зрения
изначально игровой характер космогонических спекуляций, так же как и
происхождение толкований из ритуальных загадок, становится ясно, что эта
запутанность проистекает не столько из хитроумия и суетного корыстолюбия
соперничающих друг с другом жрецов, желающих возвысить свою жертву над всеми
прочими11, сколько, пожалуй, из того факта, что все эти бесчисленные
противоречивые толкования некогда должны были быть столь же бесчисленными
разгадками ритуальных загадок.
Загадка являет свой священный, а это значит рискованный, "опасный" характер в
том, что в мифологических или ритуальных текстах она почти всегда выступает как
"головоломная", то есть предстает как задание, выполняя которое можно голову
сломить, поплатиться жизнью, ибо жизнь -- это ставка в игре. С этой чертой
согласуется и тот факт, что самой высокой мудростью считается умение задать
такой вопрос, на который никто не смог бы ответить. Обе эти особенности вместе
мы находим в древнеиндийском повествовании о царе Джанаке, который посулил
награду в тысячу коров победителю в богословском споре брахманов, пришедших на
его праздник жертвоприношения12. Мудрый Яджнавалкья5* заранее велит пригнать
всех коров к себе и затем с блеском одерживает верх над всеми своими
противниками. Когда один из них, Виганда Сакалья, оказывается не в состоянии
дать ответ на один из вопросов, у него тотчас же слетает с плеч голова, что,
должно быть, является чисто школярской версией мотива, что ему придется
поплатиться собственной головой. Когда в конце концов никто уже не может задать
ему ни одного вопроса, Яджнавалкья, торжествуя победу, восклицает:
"Достопочтенные брахманы, кто из вас пожелает, пусть спросит меня или пусть
спросит всех, или, кто того пожелает, того спрошу я или я спрошу всех!"
Игровой характер здесь прямо-таки выпячивается наружу. Сама священная традиция
вступает в игру. Степень серьезности, с которой этот рассказ был включен в
священные тексты, остается неопределенной и в основе своей несущественной, как
остается неуместным вопрос, действительно ли кто-либо из-за того, что не смог
разрешить загадку, когда-либо распростился с жизнью. Главное здесь -- игровой
мотив как
113 Homo ludens
таковой. В греческой традиции сведения о таком состязании в загадках, где
поражение стоило жизни, передает в несколько стертом виде рассказ о прорицателях
Калхасе и Мопсе6*. Калхасу было известно пророчество, что он умрет, если
встретит прорицателя лучшего, чем он сам. Он встречает Мопса, и они начинают
состязание в загадках, которое Мопс и выигрывает. Калхас умирает от огорчения
или же кончает с собою от досады за поражение; его ученики уходят с Мопсом13.
Здесь, как мне кажется, очевиден повторяющийся, хотя и в искаженном виде, мотив
убийственной, "головоломной" загадки.
Как постоянный мотив встречается состязание в вопросах, где ставкой является
жизнь, в сказаниях Эдды. В Vafthru6nismal [Речах Ваф-труднира]7* Один
состязается в мудрости со всеведущим великаном, носителем знания древнейших
времен. Это пари в полном смысле слова, где соперники ценой головы испытывают
свое счастье. Сперва спрашивает Вафтруднир, затем Один. Вопросы они задают
мифологического и космогонического характера, совершенно так же, как это описано
в Ведах. откуда взялись день и ночь, откуда зима и лето, откуда ветер? В
Alvissmal [Речах Альвиса] Тор спрашивает карлика Альвиса о том, какие имена
носят все вещи у асов, ванов, людей, великанов и карликов, и в мире Хель8*; в
конце концов карлик, как только на него падает дневной свет, оказывается
заключенным в оковы. Такую же форму имеет песнь о Фьелсвинне. В загадках
Хейдрика фигурирует следующий мотив: конунг Хейдрик торжественно обещал, что
всякий провинившийся перед ним может спасти свою голову, если загадает ему
загадку, которую он, конунг, отгадать не сумеет9*. Хотя большинство этих песен
относится к позднейшим в Эдде10* и намерением поэтов вряд ли было нечто большее,
чем искусность стихосложения, связь с сакральными состязаниями в загадках
проглядывает здесь со всей очевидностью.
Ответ на вопрос загадки не может быть найден путем размышлений или логических
рассуждений. Этот ответ есть некое разрешение, внезапно открывшаяся возможность
разорвать узы, которые наложил на вас тот, кто задал вопрос. Отсюда и то, что
правильное решение тотчас же лишает силы спрашивающего. В принципе на каждый
вопрос есть только один ответ.