Все это -- представления, которые обычно
противополагаются той семантической сфере, куда входят слова, относящиеся к
игре. Мы, однако, уже не раз убеждались, что священному и серьезному действию ни
в коей мере не противопоказана игровая окраска.
Возможность родства между игрою и правом делается для нас очевидной, как только
мы замечаем, что правовая практика -- другими словами, судопроизводство,
независимо от того, какие идеалы положены в основание права, -- носит в высшей
степени состязательный характер. Связь между состязанием и формированием
правовых отношений уже была затронута выше, при описании потлатча, который,
впрочем, Дави трактует исключительно с точки зрения истории права, как
первоисток примитивной системы совершения сделок и взятия обязательств1.
Судебный спор сторон для греков выступает как ajgwvn, своего рода битва,
обусловленная жесткими правилами и протекающая в освященных формах, где две
борющиеся стороны взывают к решению третейского судьи. Понимание процесса как
состязания не должно рассматриваться как позднейшее нововведение, как перенос
понятий и чуть ли не вырождение, подобно тому, что мы видим у Эренберга2.
Напротив, из агональной сущности правового спора проистекает все его последующее
развитие, и этот состязательный характер продолжает жить в нем и по сей день.
Но кто говорит "состязание", говорит "игра". Ранее мы уже видели, что нет
достаточных оснований отказывать какому бы то ни было состязанию в наличии еще и
игрового характера. Как игровое качество, так и качество состязательности, --
возносимые оба в сферу священного, как того требует для свершения правосудия
всякое общество, -- до сих пор пронизывают самые различные формы правовой жизни.
Местом свершения правосудия является "двор". Этот "двор" все еще в полном смысле
слова гиербс кюклос (гиербс кюклос), священный круг, где восседали
85
Homo ludens
видные отовсюду судьи, как это и было изображено на щите Ахилла3 1*. Всякое
место, где свершается правосудие, -- это подлинное теменос, освященное место,
отрезанное, отгороженное от обычного мира. Таким образом, сначала выделяют место
для суда, а затем созывают суд. Это поистине магический круг, игровое
пространство, внутри которого привычное деление людей по их рангу временно
прекращается. На время они делаются неприкосновенными. Локи, прежде чем
отважился вступить в состязание в хуле, удостоверился, что для этого было
отведено "великое место мира"4. Верхняя палата английского парламента до сих
пор, по существу, являет собой "двор суда", отсюда и woolsack [набитая шерстью
подушка], седалище лорда-канцлера, совершенно никому не нужный предмет,
считающийся к тому же "technically outside the precincts of the House"
["формально вне пределов Палаты"].
Судьи до сих пор уходят из "обыденной жизни", прежде чем приступить к
отправлению правосудия. Они облачаются в мантию или, скажем, надевают парик.
Исследовался ли этот костюм английских законников с точки зрения его
этнологического значения? Мне кажется, что связь с модой на парики в XVII и
XVIII вв. играет здесь лишь второстепенную роль. По сути, wig [парик] продолжает
собою старый отличительный признак английских знатоков права, а именно coif,
первоначально -- плотно облегающую белую шапочку, которая до сих пор
представлена белою кромкой подкладки парика нынешнего судьи в Англии. Но и сам
судейский парик есть нечто большее, чем реликт прежнего церемониального
облачения. По своей функции он может считаться близким родичем примитивных
танцевальных масок первобытных народов. И то и другое делает человека "иным
существом". Британский мир, с тем благоговением перед традицией, которое так ему
свойственно, сохраняет еще и другие, весьма древние, правовые особенности.
Элемент спорта и юмора в судопроизводстве, столь сильно распространенный, вообще
относится к основным особенностям всей правовой практики. Впрочем, и в
нидерландском народном сознании черта эта отнюдь не отсутствует. "Be a good
sport!" -- говорит американский бутлегер во времена сухого закона2* таможеннику,
составляющему на него протокол. Спортивности требует от правосудия и
нидерландец. Один брабантский контрабандист, представ перед судом по обвинению в
преднамеренной попытке наехать на полицейского5, заявляет:
-- Чтобы его объехать, я же взял влево. Полицейский это отрицает. Обвиняемый:
-- Ну будьте же честным и ведите себя спортивно... Один бывший судья писал мне:
"Стиль и содержание наших судебных дел выдают, как часто и с каким чисто
спортивным наслаждением наши адвокаты подкалывают друг друга своими аргументами
и контраргументами (в том числе и не чем иным, как софизмами), так что их способ
мышления напоминал мне иной раз речистых участников процессов, обусловленных
требованиями адата3*, где при каждом аргументе сторон в землю втыкали палочку,
чтобы затем по наибольшему числу
86
Глава IV
таких палочек попытаться выявить победителя".