Культура в целом обретает серьезность. Закон и война, знание, техника и ремесла,
как кажется, теряют контакт с игрою. Даже культ, в священнодействии находивший
некогда обширные возможности выражения в игровой форме, затронут, по-видимому,
этим процессом. Оплотом цветущей и благородной игры остается поэзия.
Игровой характер языка поэтических образов столь очевиден, что едва ли
необходимо доказывать это с помощью многочисленных доводов или иллюстрировать
теми или иными примерами. Исходя из существенной ценности, которую занятия
поэзией представляли для архаической культуры, нечего удивляться тому, что
именно там техника поэтического искусства развилась до высшей степени строгости
и утонченности. Речь идет здесь именно о кодексе тщательно расписанных правил,
подчиненных строгой системе, имеющих принудительную силу и в то же время
Располагающих бесконечными возможностями варьирования. Эту систему как некую
благородную науку сохраняет и воспроизводит традиция. Не случайно такое
утонченное культивирование стихотворного ис-кусства в равной степени можно
отметить у двух народов, которые в своих весьма отдаленных друг от друга землях
почти совсем не имели контакта с более богатыми и более древними культурами,
способными ловлиять на их литературу: это древняя Аравия и Исландия Эдды и саг.
Оставим в стороне особенности метрики и просодии и проиллюстриру-
133 Homo ludens
ем сказанное на одном-единственном примере, а именно древненорвеж-ском
кеннинге22*. Тот, кто называет "шипом речи" -- язык, "дном палаты ветров" --
землю, "волком древес" -- ветер, всякий раз задает своим слушателям поэтическую
загадку, которую они молча отгадывают. И поэту, и его сопернику должны быть
известны сотни таких загадок. Важнейшие вещи, например золото, были наделены
десятками поэтических имен. Один из трактатов Младшей Эдды, Skaldskaparmal, то
есть Язык поэзии, перечисляет бесчисленное количество поэтических выражений.
Кеннинг служит не в последнюю очередь и проверкой познаний в области мифологии.
У каждого из богов есть множество прозвищ, намекающих на его похождения, его
облик или родство с космическими стихиями. "Как описывают Хеймдалля? Его
называют сыном девяти матерей, или стражем богов, или белым асом, врагом Локи,
тем, кто нашел ожерелье Фрейи", и пр.17
Тесная связь поэтического искусства с загадкой выдает себя многими признаками.
Слишком ясное считается у скальдов техническим промахом. Существует древнее
требование, которого некогда придерживались и древние греки: оно гласит, что
слово поэта должно быть темным. У трубадуров, чье искусство как никакое другое
демонстрирует свою функцию совместной игры, trobar clus, буквально замкнутая
поэзия, поэзия с потаенным смыслом, почиталась как особенная заслуга.
Современные направления в лирике, которые намеренно устремляются в то, что не
доступно для каждого, и загадочность смысла слова делают главным пунктом своего
творчества, остаются тем самым полностью верными сущности своего искусства.
Вместе с узким кругом читателей, понимающих их язык, во всяком случае, знакомых
с ним, такие поэты образуют замкнутую культурную группу весьма древнего типа.
Вот только вопрос, в состоянии ли окружающая культура в достаточной мере оценить
и признать их поэзию, чтобы образовалось то русло, в котором их искусство могло
бы выполнить свою жизненную функцию, составляющую смысл его существования.



VIII
ФУНКЦИЯ ВО-ОБРАЖЕНИЯ
Как только эффект образного выражения в описании состояния или события создается
с помощью терминов мимоидущей жизни, мы вступаем на путь персонификации.
Олицетворение бестелесного или безжизненного -- душа всякого мифотворчества и
почти всякой поэзии. Строго говоря, процесс творческого выражения не протекает в
последовательности, описываемой приведенными словами. Ибо здесь и речи лет о
концепции чего-то такого, что бестелесно или безжизненно и что, в свою очередь,
выражают через концепцию чего-то живого. Вообразить воспринимаемое в виде живого
существа -- и означает выразить его на самом первичном уровне. Это происходит,
как только возникает потребность сообщить о воспринимаемом кому-то еще.
Представление рождается как во-ображение.
Не правомерно ли было бы эту врожденную и совершенно неотъемлемую склонность
духа -- создавать для себя вымышленный мир живых существ -- назвать игрой духа?
К простейшим персонификациям, без сомнения, относятся такие мифологические
рассуждения о возникновении мира и вещей, где это явление представлено как
использование членов тела некоего мирового исполина некими творящими божествами.
Такие представления известны нам прежде всего из Ригведы и Младшей Эдды. В обоих
случаях запись этого рассказа предположительно относят к более позднему времени.
В гимне Ригведы X, 90 мы сталкиваемся с тем, как древний, предположительно
известный, материал перетолковывается мистической ритуальной фантазией жрецов.