Миф, для
того чтобы его почитали в качестве священного элемента культуры, нуждается
теперь либо в мистической интерпретации, либо должен культивироваться
исключительно как литература. По мере того как из мифа исчезает элемент веры,
игровой тон, свойственный ему изначально, звучит все сильнее. Уже о Гомере
нельзя говорить как о верующем. Тем не менее миф как поэтическая форма выражения
божественного, даже после утраты им прежней ценности быть адекватным
воспроизведением всего постижимого, продолжает сохранять важную функцию и помимо
чисто эстетической. Аристотель и Платон все еще излагают глубочайшую суть своей
философской мысли в форме мифа: у Платона это миф о душе, у Аристотеля --
представление о любви вещей к неподвижному движителю мира.
Для понимания игрового тона, присущего мифу, ни одна мифология не может быть
яснее, чем первые трактаты Младшей Эдды. Gylfaginning [Видение Гюльви] и
Skaldskaparmal [Язык поэзии]20*. Здесь налицо мифологический материал, целиком и
полностью ставший литературой, -литературой, которая из-за ее языческого
характера должна была бы быть официально отвергнута, но которая тем не менее как
достояние культуры была в чести и в ходу15. Авторы были христианами и даже
людьми духовного звания. Они описывают мифические происшествия в тоне, в котором
явственно слышны шутка и юмор. Однако это не тон христианина, который в силу
своей веры ощущает себя вознесенным над поверженным язычеством и над ним
насмехается, и еще менее тон новообращенного, который сражается с прошлым как с
дьявольским мраком, -- это скорее тон наполовину веры, наполовину серьезности,
как он исстари присутствовал в мифологическом мышлении, тон, который и в прежние
добрые языческие времена, по всей видимости, вряд ли звучал иначе. Соединение
нелепых мифологических тем, чисто первобытной фантазии -- как, например, в
повествованиях о Хрунгнире, Гроа, Аурвандиле21* -- и высокоразвитой поэтической
техники точно так же вполне согласуется с сущностью мифа, который всегда
неизменно устремлен к наиболее возвышенной форме выражения. Название первого
трактата Gylfaginning, то есть Розыгрыш Гюльви, дает немало пищи для
размышления. Он написан в известной нам старинной форме космогонического диалога
с вопросами и ответами. Подобные же речи ведет Тор в палатах Утгарда-Локи. Об
игре здесь справедливо говорит
130 Глава VII
Г. Неккель16. Ганглери задает древние священные вопросы о происхож-дении вещей,
о ветре, о зиме и лете. Ответы предлагают разгадку не ипаче как в виде
причудливой мифологической фигуры. Начало тракта-та Skaldskaparmal также
полностью пребывает в сфере игры: примитивная лишенная стиля фантазия о глупых
великанах и злых, хитрых карлах грубых, вызывающих смех происшествиях, чудесах,
которые в конце концов суть не что иное, как обман чувств. Мифология в ее
завершающей стадии, в этом нет никакого сомнения. Но если она предстает пе-ред
нами пресной, нелепой, деланно фантастичной, не стоит принимать эти черты за
позднейшее, недавнее искажение героических начал мифологии. Напротив, все они --
и как раз потому, что лишены стиля, -- изначально принадлежали области мифа.
Поэтические формы многообразны: метрические формы, строфические формы; такие
поэтические средства, как рифма и ассонанс, чередование строф и рефрен; такие
формы выражения, как драматическая, эпическая, лирическая. И сколь бы ни были
многочисленны все эти формы, в целом мире встречаются не иначе как исключительно
им подобные. Это же справедливо и для мотивов в поэзии и в повествовании вообще.
Число их кажется необозримым, но они все возвращаются -- вновь и вновь, повсюду
и во все времена. Все эти мотивы и формы нам настолько знакомы, что для нас одно
их существование словно бы уже говорит само за себя, и мы редко задаемся
вопросом о всепроницаю-щем основании, которое положило им быть такими, а не
иными. Это основание далеко простирающегося единообразия поэтической
выразительности во все известные нам периоды существования человеческого
общества, по всей видимости, в значительной степени следует видеть в том, что
такого рода самовыражение творящего формы слова коренится в функции, которая
старше и первозданное всякой культурной жизни. И функция эта -- игра.
Подведем еще раз итог, какими же представляются нам собственно признаки игры.
Это -- некое поведение, осуществляемое в определенных границах места, времени,
смысла, зримо упорядоченное, протекающее согласно добровольно принятым правилам
и вне сферы материальной пользы или необходимости. Настроение игры -- это
настроение отрешенности и восторга, священное или праздничное, в зависимости от
того, является ли игра священнодействием или забавой. Такое поведение
сопровождается ощущением напряжения и подъема и приносит с собой снятие
напряжения и радость.
Вряд ли можно отрицать, что этой сфере игры принадлежат по своей природе все
виды возникновения поэтической формы: метрическое или Ритмическое членение
произносимой или поющейся речи, точное попадание в обращении с рифмами и
ассонансами, то или иное сокрытие смысла, искусное построение фразы.