Дескриптивисты хотят поменяться ролями с каузальными теоретиками, принимая дескрипцию индивид, именование которого некоторым именем... и используя ее в своем анализе значения имени в данном случае его использования. Но тогда проблема возникает в процессе применения дескрипции, т.е. при подстановке. Например, я говорю Джонс — убийца и мы рассматриваем Джонс как эквивалент значения той дескрипции, которую каузальные теоретики используют для идентификации референта Джонс. Тогда мы должны быть способны заменить Джонс определенной дескрипцией без изменения значения утверждения Джонс — убийца. Но в результате этой замены мы получили бы следующее утверждение: человек, называние которого определенным именем было первым звеном в каузальной цепи, заканчивающейся данным использованиемДжонс — убийца' Определенная дескрипция упоминает слово Джонс, но здесь больше нет никакого использования слова Джонс. Удаляя имя Джонс, чтобы заменить его на эту релевантную определенную дескрипцию, мы удалили существенный (необходимый) элемент в каузальной цепи, определяющей референцию этого выражения, согласно каузальным теоретикам. Дескриптивисты, произведшие замену в соответствии со своей теорией, остаются с определенной дескрипцией, которая будет или не в состоянии обозначать, или бессмысленной[14]. Это возражение, с точки зрения каузальной теории, иллюстрирует фундаментальное различие между каузальной теорией и дескриптивистским представлением имен. Даже если конвенции частично определяют, к чему обращается язык, то все же нет никакой ментальной сущности, которая определяла бы то, на что указывает говорящий, когда использует язык.

Контраргумент здесь таков: проблема возникает только для попытки дескриптивизации той версии каузальной теории, согласно которой референт имени в данном случае его использования является релевантным элементом первого звена в каузальной цепи, ведущей к настоящему использованию имени. Другая каузальная теория могла бы утверждать, что референт имени в данном случае его использования должен быть определен причиной использования этого имени лингвистическим сообществом. Такая теория обеспечивает относительно непроблематичную определенную дескрипцию для использования в анализе имен как скрытых дескрипций. Джонс означает человек, называние которого определенным именем — первое звено в каузальной цепи, ведущей к существующему использованию имениДжонс' лингвистическим сообществом. Мы могли бы заменить эту определенную дескрипцию на Джонс в предложении Джонс — убийца без потери обозначения. Это представление, однако, сталкивается с упомянутыми ранее трудностями, связанными с попытками строить определенную дескрипцию, обозначение которой зависит от обозначения экспертов, использующих имя Джонс. Сообщество, использующее Джонс, могло бы быть неявным образом разделено на две группы, чье использование имени может быть каузально прослежено к различным первым связям. Возможно, было два злодея по имени Джонс, и каждый был элементом в каузальных цепях, ведущих к использованию этого имени различными экспертами. Но далеко не очевидно, что такое обстоятельство лишило бы меня способности успешно использовать имя Джонс, чтобы указать на некоторого убийцу. Для каузальных теоретиков это возражение представляет аргумент в пользу первой версии: наиболее вероятная каузальная теория будет утверждать, что референт имени в данном случае его использования является функцией каузального происхождения настоящего использования токена в данном случае. Такая каузальная теория, по ранее приведенным причинам, не будет обеспечивать модельных теоретиков синонимичной определенной дескрипцией, которой они могли бы заменить имя Джонс в предложении Джонс — убийца.

Естественная позиция для дескриптивистов здесь является менталистской. Расселианский анализ имен собственных мотивирован такими представлениями о языке, сознании, интенциональности и референции, согласно которым способность языка говорить нечто о мире зависит от интенциональности мысли. Слова могут представлять индивидуумы и положения дел только потому, что мы можем назначать им интенциональное содержание наших мыслей, где интенциональность мысли не сводится к интенциональности языка. Интуиция о том, что имена должны быть дескрипциями, основана на убеждениях в том, что имена должны иметь значение в силу того, что их репрезентационный характер зависит от значения или репрезентационного характера мысли. С такой точки зрения, если я могу думать об Аристотеле, то только в терминах индивида, экземплифицирующего некоторые свойства, и способность термина Аристотель репрезентировать зависит от интенционального содержания моей мысли об индивидууме, экземплифицирующем эти свойства. Нельзя заменить Джонс на человек, называние которого определенным именем в конечном счете привело к этому использованию имениДжонс', так как при замене мы утратили бы референт выражения это использование имениДжонс'.