Это опять-таки требует унификации. Но мы в этом случае все же можем говорить, что связь с определенным предметом в мире, а не с идеей в уме, конститутивна для референции. Конечно, такая теория будет уже не вполне менталистской — там, где мы трансцендируем за пределы менталистски истолкованного значения и пытаемся постулировать какую-то семантическую связь за пределами связей выражений с тем, что у нас в уме, мы, скорее всего, будучи вынуждены принимать дополнительные конститутивы, вторгаемся на поле теории другого типа и само понятие значения теряет что-то от того, что оно имело в первоначальном варианте теории (если о таковом вообще можно говорить) — это, возможно, довод в пользу того, что все-таки менталистская теория значения, взятая в каком-то чистом виде, и теория референции не вполне совместимы.

Производную от этой трудность представляет собой трансляция референции, например, в ситуации обучение значениям выражений: если мы даже согласились, стоя на позиции менталилистской теории значения, что связь с определенным предметом в мире конститутивна для референции, как можем мы быть уверены, что именно эта, а не другая связь будет конститутивна для референции того же выражения для другого человека: например, нашего ученика, которого мы учим понимать данное выражение? Ведь его представления, даже если бы мы, при таком подходе имели какие-то основания к тому, чтобы о них судить, ничего нам не скажут об этой связи — та ли она, что у нас, или другая? Для решения этих проблем требуется, по меньшей мере, привлечение дополнительных критериев. Но, возможно, решение может быть найдено на пути унификации?

2.1.2. Идеация

Предполагать возможность унификации различных ментальных содержаний фактически значит предполагать нечто общее для всех феноменов унифицируемого вида, т.е. для всех таких содержаний. На этом пути исследователя подстерегает немало хорошо известных трудностей. Одна из них: где гарантия, что множество возможных вариантов предположительно относящихся к одному и тому же предмету ментальных содержаний не открытое? В этом случае просто никакое основание не будет достаточным, для утверждения о том, что то-то и то-то есть искомое общее. Другая трудность — каков онтологический статус этого общего: должно ли оно также трактоваться как нечто в уме, или же как-то иначе? Самые известные из истории философии варианты решений этих проблем так или иначе вынуждены были трансцендировать за рамки собственно менталистской концепции значения и располагать общее где-то вне индивидуальных сознаний.

Одна интересная и уходящая корнями в философскую древность характеристика, которую иногда, особенно под влиянием концепций Локка и Юма, смешивают с наличием определенного ментального содержания, но которая, несмотря на это, может также рассматриваться как кандидат в критерии референции. Эта характеристика — наличие идеи, но понятой не как нечто в индивидуальном уме, аппроксимируемое на множестве индивидов, а как нечто, принадлежащее некоему третьему миру, независимо от того, понят ли этот мир как платоновское небо или как область самих предметов в духе Фреге и Гуссерля, или как-то еще. Главное, что отличает этот мир — онтологический статус его предметов: не индивиды, но и не концепты. Самый близкий онтологический аналог — абстракции; в рамках идеационного подхода они, разумеется, также оказываются не чем иным, как предметами этого третьего мира. Соответственно, апелляция к такой характеристике есть один из способов унификации. В роли критерия референции идеационный критерий позволяет утверждать следующее: референция устанавливается не как отношение между термином и ментальным содержанием или состоянием, а — как отношение между термином и идеей (по Гуссерлю, общим предметом) и, лишь производным образом — как отношение между термином и индивидуальными объектами в мире. Но насколько идеацию вообще можно считать критерием референции? С одной стороны, истинно и ложно у Фреге — также предметы третьего мира и связь их с мыслями и предложениями — предположительно, того же типа, что и между именами и их референтами, т.е. — референция (хотя, в силу загадочности предмета, допустима оговорка: особого вида). С другой стороны, идеи или общие предметы первичным образом связаны с сознанием — по Гуссерлю, даны ему в особом акте идеации — а с лингвистическими единицами могут быть связаны только производным от первого образом. Идеация, таким образом, ответственна за обозначение. Но все же само обозначение при таком подходе не есть обозначение чего-то в уме или даже — только идеи (в третьем мире), но — самих объектов, подпадающих под эту идею (в крайнем случае — объектов и идеи).