(S.213) Сравнивая логику с шахматами, в которых фигуры по мнению Лукасевича ничего не значат, а логические знаки имеют смысл, он свою задачу видит в нахождении этого смысла "в мыслях и значениях, выражаемых знаками, хотя бы мы и не знали, что это за значения, но никак в самих знаках".(S.213) Решение Лукасевича - это компромисс, выраженный оборотом "хотя бы мы и не знали, что это за значения". Под компромисс подводится философский фундамент: "О изложенном выше я говорю как философ, не как логик. Логистика не может решить этот вопрос, ибо не является философией. Тем более ее нельзя обвинять в номинализме".(S.214) В конечном счете компромисс распространяется и на философию: "Я не отрицаю метафизики, не осуждаю философии, ни к одному философскому направлению не отношусь с предубеждением, только не признаю неряшливой работы мысли".(S.214) А поскольку дело обстоит таким образом, то не следует искать источник помыслов создания многозначных логик в философии, понимая ее как процесс или течение человеческой мысли, движущейся определенным руслом. И тогда теряется цель продвижения, философия становится теорией, что развивается от результата к результату эмпирическим путем, теряя свой метод; логика же при этом рассматривается как инструмент. Свидетельства Лукасевича на сей счет не оставляют сомнений: "Как создатель многозначных систем логики предложений я прежде всего утверждаю, что исторически эти системы не выросли на почве конвенционализма или релятивизма, но возникли на фоне логических исследований, касающихся предложений модальностей и связанных с ними понятий возможности и необходимости".(S.216-217) При таком подходе философия сужается до метафизики и приобретает исключительно научный характер. Лукасевич продолжает: "Я неоднократно задавался вопросом, утверждать ли, что существуют предложения о фактах, имеющие третье логическое значение. Логический вопрос здесь преобразуется в онтологическую проблему, касающуюся строения мира."(S.218) Поэтому никакая интерпретация третьего истинностного значения не может помочь в объяснении строения мира.

Трудность с интерпретацией истинностных значений была замечена вскоре после создания многозначных логик. Даже в отношении принципа противоречия (не говоря уже о принципе исключенного третьего) заметна несогласованность исходных позиций Лукасевича и полученных им результатов. Он пишет: "Кто бы там не хотел что-нибудь сказать плохое о многозначных логиках, все же тот не может отрицать того, что несмотря на их существование нетронутым остался принцип исключенного противоречия. Это истина безотносительная, обязывающая все логические системы под угрозой, что в случае ее преступления вся логика и вообще все научные исследования стали бы бесцельными".(S.219) На первый взгляд складывается парадоксальная ситуация: в L3 принцип противоречия не имеет места, но является "безотносительной истиной". Действительно, пусть предложение a имеет оценку 1/2 (a=1/2). Тогда в соответствии с таблицей отрицания в L3 не-a = 1/2. Конъюнкция в L3 определяется таким образом, что предложение "a и не-a"=1/2, если члены конъюнкции имеют оценки 1/2. Наконец, предложение "не-(a и не-a)"=1/2 и оно не является тавтологией L3. Однако достаточно вспомнить, что Лукасевич формулировал принцип противоречия (позже он говорил о "принципе исключенного противоречия") следующим образом: два противоречащих предложения не могут быть одновременно истинными. Это последнее утверждение вовсе не противоречит тому факту, что для a=1/2 закон противоречия не имеет места, поскольку тот факт, что a=1/2 и не-a=1/2 не означает, что a=1 и не-a=1. Поэтому для многозначных логик можно сформулировать обобщенный принцип противоречия: два отрицающих друг друга предложения не могут иметь выделенного значения и, как легко видеть, случай a=1/2 и не-a=1/2 не вступает в конфликт с обобщенным принципом противоречия. Этот случай свидетельствует только о том, что два противоречащих друг другу предложения могут обладать невыделенными значениями.

Аналогично можно сформулировать и обобщенный принцип исключенного среднего: из двух противоречащих друг другу предложений одно должно иметь выделенное значение. И этот принцип не имеет места в L3, но можно представить себе систему с n> 2 (ревизия принципа двузначности), сохраняющую принцип исключенного среднего так же, как существуют двузначные системы, не являющиеся классическими; все зависит от определения логических функторов отрицания и дизъюнкции

Этот вывод применительно к логическому творчеству Лукасевича не является неожиданным: тот, кто выбрал процесс точкой приложения своих усилий должен сделать его и предметом, т.е. результатом изучения. Тот факт, что уровень процессов оказался синтаксическим свидетельствует лишь о том, что язык для Лукасевича начинал выполнять роль эмпирии. Вот как он описывал тот образ, что возникал у него в связи с изучением логического синтаксиса языка: "Сколько бы я не занимался даже мельчайшими логическими проблемами, ища, например, кратчайшую аксиому импликативного исчисления, столько же и чувствую, что нахожусь рядом с какой-то мощной, неслыханно сплоченной и неизмеримо крепкой конструкцией.