Так результатом (значением) функции представления будет имманентный предмет, отношение к которому на всех диаграммах показано двойной стрелкой. Учитывая функцию предположения, опосредующую имманентный предмет данный в содержании и не принимаемую во внимание ни Брентано, ни Твардовским, мы восстанавливаем в правах содержание акта представления, отождествляя имманентный предмет с объективом. С учетом функциональной природы актов их последовательность такова:


Следующая диаграмма является иллюстрацией сказанного Твардовским: »...то, что утверждается или отрицается суждением, не будучи одновременно предметом действия суждения, является содержанием суждения. Поэтому под «содержанием суждения» следует понимать существование предмета, о котором в каждом суждении идет речь» ([1894], S.8). С учетом сделанного уточнения в цитате речь идет о существовании действительного предмета посредством утверждения имманентного предмета (содержания).


Можно продолжить последовательность актов как функционалов и рассматривать существование как процесс или акт, выраженный материей суждения. С точки зрения языка это означает, что мы пользуемся, как правило не описаниями, а «готовыми» именами предметов и весь субъективизм заключен в выборе материи суждения[12]. Наше свидетельство о существовании действительного предмета становится косвенным, оценочным и опосредованным материей суждения.


Все сказанное о предмете и содержании психического акта имеет место при выполнении нескольких существенных предположений, которые являются краеугольным камнем идиогенической теории суждений, знаменовавшей начало реформ традиционной логики в XIX ст.: идиогенические теории, во-первых, считают представления не существенными составляющими суждения, но условием суждения, во-вторых, полагают, что для высказывания суждения не обязательно необходимы два представления, поскольку часто достаточно одного, и, в-третьих, видят в акте суждения психическое явление sui generis, а не синтез, комбинацию либо анализ представлений (Твардовский [1907],S.198) Поэтому Брентано, будучи идиогенистом, не различал частей материи суждения в их делении на субъект и предикат, соединенные связкой , а вводил в рассмотрение т.н. экзистенциальное суждение в тетической форме как обозначающее выражение предмета суждения и только уже в комплексе < SP> усматривал равноправные части S и P для формулировки правил вывода «от части - к целому» и «от целого - к части» в своей силлогистике. В отличие от Брентано Твардовский различал части материи суждения, но идиогеническая точка зрения на суждение так и не позволила создать ему оригинальную кодификационную систему; его отношение к тетической форме суждения было, пожалуй, скептическим и в своих лекциях он предпочитал пользоваться синтетической формой, характерной для аллогенических теорий суждений.[13]

Таким образом, в идиогенической теории с суждением ассоциирован прежде всего предмет. Различие упомянутых теорий суждений может быть усилено, если, в свою очередь, уравновесить высказанное только что утверждение и с суждением в аллогенической теории связывать прежде всего его истинностную оценку. Конечно, приверженцы той или иной теории не отрицали ни истинности, ни существования предмета суждения и для идиогенистов оценка была признаком, по которому всякую высказывательную речь они относили к разряду суждений, а аллогенисты вопрос существования считали условием истинности суждения. Однако признак суждения не является условием его вынесения. Таким условием, а точнее - предположением будет отнесение суждения к разряду категорематических знаков. Твардовский в работе «К учению о содержании и предмете представлений»[1894] пишет об этом весьма выразительно. Однако, отрицая деление суждения на части, перед идиогенистами вставал вопрос: какова логическая форма суждения как обозначающего выражения? Ответ на него зависел бы от интерпретации не только терминов суждения, но прежде всего от интерпретации связки «есть», а она то как раз и не выражала по мнению того же Брентано существования. Так в своих лекциях Брентано пользовался уже упоминавшейся выше тетической формой, записывая ее в виде «SP ist» или просто «SP». Тогда каким же образом предмет дан в суждении, если он, будучи представлен категорематическим знаком, не выражен именем? Пробуя ответить на этот вопрос, А.Мейнонг ввел в рассмотрение понятия акта предположения и объектива как результата этого акта. Именно в полемике с Мейнонгом Рассел обнаружил, что субъект, а часто и все суждение идиогенистов представляет собой описание. Действительно, все распространенные в литературе по этому поводу примеры являются ничем иным, как дескрипциями, явными или скрытыми, описывающими предмет или состояние дел (Sachverhalt), полными или эллиптическими выражениями естественного языка. Таковыми суть «Пегас», «единорог», «золотая гора», «отсутствие денег на бирже» и т.д. и т.п. В конечном счете, нет ничего удивительного в том, что в дескриптивной психологии описывались не только психические акты, но и предметы, на которые были направлены эти акты, называемые, как мы помним, интенциональными.