Слово “молоко” сначала лучше рассматривать как некое предложение, подобное “Ветрено”, “Холодно” и так далее, скажем, “Это есть молоко” 2. Оно состоит из одного слова.

Все приведенные выше примеры являются предложениями случая (occasion sentences), истинными в одних ситуациях произнесения и ложными — в других. Мы вынуждены соглашаться с ними при наличии соответствующих стимулов. И в них пока еще нельзя найти каких-либо ссылок на объекты.

Рассмотрение предложений как фундаментальных элементов семантики, а имен или других слов — как зависящих в своем значении от предложений, является плодотворной идеей, восходящей, по-видимому, к теории фикций Иеремии Бентама. Бентам заметил, что вы вполне адекватно можете объяснить какой-либо термин, если способны показать, каким образом все контексты, в которых вы предлагаете его использовать, можно перевести в ранее понятный язык. Как только мы поняли это, философский анализ понятий или экспликация терминов получают прочную основу. Предложения начинают рассматриваться как первичные хранилища значения, а слова приобретают значения благодаря их использованию в предложениях.

Осознание предложений как чего-то первичного не только облегчает философский анализ, но и позволяет лучше понять, каким образом в действительности усваивается язык. Сначала мы усваиваем короткие предложения, затем получаем некоторые сведения о различных словах благодаря их использованию в этих предложениях и, наконец, на этой базе учимся понимать более длинные предложения, в которых встречаются эти слова. В соответствии с этим процесс, ведущий от чувственного возбуждения к объективной референции, должен рассматриваться как берущий начало в обусловленности простого предложения случая стимулирующими событиями и постепенно продвигающийся к уровням, все более тождественным объективной референции. И нам нужно рассмотреть отличительные особенности этих уровней.

В той мере, в которой слово “молоко” можно рассматривать просто как предложение случая, аналогичное предложению “Идет дождь”, к нему ничего не добавляется, когда мы говорим, что это слово есть имя какой-то вещи. Фактически этим ничего дополнительного не высказывается. То же самое справедливо для слов “сахар”, “вода”, “лес” и даже для таких слов, как “Фидо” и “мама”. Конечно, мы могли бы провозгласить, что существуют десигнаты этих слов, какие-то их двойники, для каждого свой; однако все это излишние пустяки, служащие только для придания почетных десигнатов выражениям, использование которых в качестве предложений случая остается без изменений.

Иначе обстоит дело с индивидуализирующими словами типа “стул” или “собака”. От приведенных выше примеров они отличаются большей сложностью их усвоения. Для овладения любым из указанных слов требовалась лишь способность осуществить проверку на истинность или ложность относительно некоторой области, рассматриваемой в данный момент. Для случаев с “Фидо” или “молоком” единственный вопрос, который здесь встает, есть вопрос о том, какие видимые точки находятся на Фидо или на молоке, а какие — не находятся. С другой стороны, чтобы овладеть словами “собака” или “стул”, вовсе не достаточно простой способности судить, находятся ли видимые точки на собаке или стуле; мы должны научиться также отличать одну собаку или один стул от другой собаки или стула.

В отношении таких индивидуализирующих слов мысль об объективной референции представляется уже менее тривиальной и более существенной. Считается, что слово “собака” должно обозначать каждую из многих вещей — каждую собаку, а слово “стул” — каждый стул. Здесь уже нет бесполезного одно-однозначного удвоения, отражения в каждом слове некоторого объекта, придуманного только для этой единственной цели. Стульев и собак имеется бесконечное количество и по большей части они безымянны. “Фидо” принцип3 , как назвал его Райл, должен быть преодолен.

Однако это различие между ранее упомянутыми и индивидуализирующими словами нельзя обнаружить до тех пор, пока у нас в руках нет дополнительного средства — предикации. Различие обнаруживается лишь тогда, когда мы имеем возможность сравнить предикацию “Фидо есть собака с предикацией “Молоко является белым”. Белизна молока сводится к тому простому факту, что когда вы указываете на молоко, вы одновременно указываете на белое. Бытие же Фидо в качестве собаки не сводится к тому простому факту, что когда вы указываете на Фидо, вы одновременно указываете на собаку: оно включает в себя нечто большее. Когда вы указываете на голову Фидо, вы указываете на собаку, но все-таки голову Фидо нельзя назвать собакой.

Вот таким тонким способом предикация создает различие между индивидуализирующими и другими терминами. Если отсутствует предикация, такие слова, как “собака” и “стул”, не отличаются существенным образом от слов “молоко” и “Фидо”. Все они являются простыми предложениями случая, которые бесстрастно констатируют наличие молока. Фидо. собаки, стула.

Таким образом, чувствуется, что референция должна появляться в тех случаях, когда мы предпринимаем предикацию индивидуализирующих терминов, скажем, “Фидо есть собака”.