Для объяснения данных явлении можно приводить только такие другие вещи и
основания для объяснения, которые связаны с данными явлениями согласно уже
известным законам явлений. Поэтому трансцендентальная гипотеза, в которой
была бы применена чистая идея разума для объяснения вещей в природе, не
была бы объяснением, так как в таком случае то, чего мы не понимаем в
достаточной степени из известных нам эмпирических принципов, было бы
объяснено с помощью того, что вовсе не понятно нам. Принцип такой гипотезы
служил бы, собственно, только для удовлетворения разума, а не для
содействия применению рассудка к предметам. Порядок и целесообразность в
природе должны в свою очередь быть объяснены из естественных оснований и по
законам природы, и здесь даже самые дикие гипотезы, если только они
физические, более терпимы, чем сверхфизические, т. е. чем ссылка на
божественного творца, предполагаемого для этой цели. В самом деле,
проходить сразу мимо всех причин, объективная реальность которых, по
крайней мере по их возможности, доступна нашему познанию путем приобретения
нового (fortgesetzte) опыта, и удовлетворяться одной лишь идеей, весьма
удобной для разума,- это принцип ленивого разума (ignava ratio). Что же
касается абсолютной целокупности оснований для объяснения в ряду причин, то
это не представляет никакого затруднения в отношении объектов мира, так как
эти объекты суть лишь явления и потому в синтезе рядов [их] условий никогда
нельзя надеяться найти что-либо законченное.

Трансцендентальные гипотезы спекулятивного применения разума и свободу
пользоваться взамен недостающих физических оснований сверхфизическими
основаниями нельзя допустить отчасти потому, что разум таким путем вовсе не
продвигается вперед, а скорее отрезает путь для дальнейшего своего
применения, отчасти же потому, что эта вольность в конечном счете лишила бы
его всех плодов с возделываемой им почвы, а именно опыта. Действительно,
если объяснение природы становится иногда затруднительным, у нас под рукой
всегда есть трансцендентные основания для объяснения, освобождающие нас от
исследования, и наши изыскания заканчиваются не усмотрением, а полной
непонятностью принципа, который уже заранее был придуман так, чтобы в нем
содержалось понятие абсолютно первого.

Второе условие допустимости гипотезы заключается в ее достаточности, т. е.
в том, чтобы a priori определять из нее следствия, которые даны. Если для
этой цели нам приходится прибегать еще к вспомогательным гипотезам, то
возникает подозрение, что они составляют лишь вымысел, так как каждая из
них сама по себе нуждается в таком же обосновании, какое необходимо для
положенной в основу мысли, и потому не может служить солидным
свидетельством. Если допустить существование безгранично совершенной
причины, то у нас, правда, не будет недостатка в основаниях для объяснения
всякой целесообразности, порядка и величия, встречающихся в мире; но так
как существуют отклонения [от целесообразности и т. д.] и зло, по крайней
мере по нашим понятиям, то эта гипотеза нуждается в дополнительных
гипотезах, чтобы спастись от них как от возражений. Если простая
самостоятельность человеческой души, положенная в основу ее явлений,
оспаривается из-за затруднения ввиду сходства этих явлений с изменениями
материи (с ростом и убыванием), то на помощь необходимо призывать новые
гипотезы, которые, правда, не лишены правдоподобия, но все же ничем не
подтверждаются, так как удостоверяются лишь той гипотезой, которая
доставляет им мнение, принятое в качестве главного довода, и это мнение они
же должны защищать.

Если приведенные здесь в качестве примера утверждения разума (нетелесное
единство души и существование высшей сущности) выдаются не за гипотезы, а
за доказанные a priori догмы, то нам нечего говорить о них здесь. Но в
таком случае следует принять меры, чтобы доводы в пользу них обладали
аподиктической достоверностью демонстрации. В самом деле, желание сделать
действительность таких идей только вероятной было бы бессмысленным, вроде
того как если бы кто-нибудь задумал дать только вероятное доказательство
положений геометрии. Разум, обособленный от опыта, или познает все только a
priori и как необходимое, или же ничего не познает. Поэтому его суждение
никогда не бывает мнением, оно всегда бывает или отказом от всякого
суждения, или аподиктической достоверностью. Мнения и вероятные суждения о
том, что присуще вещам, бывают только основаниями для объяснения того, что
действительно дано, или основанными на эмпирических законах выводами из
того, что положено в основу как действительное; стало быть, они находятся
только в ряду предметов опыта. Вне этой области высказывать мнения - значит
играть мыслями, за исключением разве того случая, когда мы только держимся
мнения, что нам, быть может, удастся найти истину на ненадежном пути
суждения.

Хотя в лишь спекулятивных вопросах чистого разума не бывает гипотез для
того, чтобы построить на них суждения, тем не менее они вполне допустимы,
когда речь идет только о том, чтобы их защитить, т.