От каких причин зависит эта антиномия? 3. Может ли разум,
несмотря на это противоречие, найти путь к достоверности и каким образом?
Согласно сказанному, диалектическое утверждение чистого разума должно
отличаться от всех софистических положений, во-первых, тем, что оно
касается не произвольно задаваемого вопроса, а такого, на который всякий
человеческий разум необходимо должен натолкнуться в своем движении вперед,
и, во-вторых, тем, что оно вместе со своей противоположностью вызывает не
неестественную видимость, тотчас же исчезающую, как только она замечена
нами, а естественную и неизбежную, которая все еще сбивает нас с толку
(tauscht), хотя уже не обманывает (betrugt), и, следовательно, может стать,
правда, безвредной, но никогда не может быть искоренена.
Такое диалектическое учение относится не к рассудочному единству в понятиях
опыта, а к единству разума в одних лишь его идеях. Это единство, как
синтез, подчиненный правилам, прежде всего должно согласоваться с
рассудком, но в то же время, как абсолютное единство синтеза, оно должно
согласоваться с разумом; поэтому если единство синтеза адекватно единству
разума, то оно слишком значительно для рассудка, а если оно сообразуется с
рассудком, то оно слишком ничтожно для разума; отсюда и должно возникать
противоречие, которое нельзя устранить, что бы мы ни предпринимали.
Эти умствующие утверждения открывают, следовательно, диалектическую арену
для борьбы, где всякий раз побеждает та сторона, которой позволено начать
нападение, а терпит поражение, разумеется, та сторона, которая вынуждена
только обороняться. Поэтому вооруженный рыцарь, все равно, ратует ли он за
доброе или дурное дело, может быть уверен в победе, если только заботится о
том, чтобы иметь привилегию нанести удар последним и не быть обязанным
выдерживать новое нападение противника. Не трудно представить себе, что на
этой арене издавна часто выступали и что обе стороны одерживали здесь
немало побед, причем для последней победы, решавшей все дело, всегда
старались, чтобы защитник доброго дела один удержал за собой поле и чтобы
противнику его было запрещено на будущее время брать оружие в руки. Как
беспристрастные судьи мы должны оставить совершенно в стороне вопрос,
борются ли спорящие стороны за доброе или дурное дело, и предоставить им
сначала решить их спор между собой. Быть может, они, скорее утомив друг
друга, чем нанеся ущерб, сами заметят пустоту своего спора и разойдутся как
добрые друзья.
Этот метод состоит в том, что мы присматриваемся к спору между
утверждениями или даже сами вызываем его не для того, чтобы в конце концов
решить его в пользу той или другой стороны, а для того, чтобы исследовать,
не пустой ли призрак сам предмет спора, мираж, котороро тщетно домогается
каждый и который ничего ему дать не может, даже если бы он не встречал
никакого сопротивления. Этот метод можно назвать скептическим. Он
совершенно отличен от скептицизма, [т. е.] от принципа искусного и ученого
невежества, подрывающего основы всякого знания, чтобы по возможности нигде
не оставить ничего достоверного и надежного в знании. В самом деле,
скептический метод имеет своей целью достоверность, пытаясь отыскать в
споре, ведущемся с обеих сторон честно и с умом, то, что вызывает
недоразумение, чтобы подобно мудрым законодателям из затруднений, которые
испытывают судьи в юридических процессах, извлечь для себя урок
относительно того, чего в их законах не хватает и что в них не точно.
Антиномия, обнаруживающаяся при применении законов, есть ввиду
ограниченности нашей мудрости лучшее испытание для номотетики, чтобы
обратить внимание разума, не легко замечающего свои ошибки в абстрактной
спекуляции, на все моменты в определении своих основоположений.
Однако этот скептический метод неотъемлемо присущ только трансцендентальной
философии; во всякой другой области исследований без него можно, пожалуй,
обойтись, но только не в трансцендентальной философии. Применять его в
математике было бы нелепо, так как в этой науке никакие ложные утверждения
не могут быть скрыты и оставаться незамеченными, потому что доказательства
ее постоянно следуют за чистым созерцанием, и притом на основании всегда
очевидного синтеза. В экспериментальной философии откладывание, вызываемое
сомнением, конечно, может быть полезным, но здесь по крайней мере не бывает
таких недоразумений, которые нельзя было бы "легко устранить, и последним
средством решения спора должен в конце концов служить опыт, сколько бы ни
потребовалось времени для отыскания этого средства. Мораль может все свои
принципы вместе с практическими следствиями дать также in concrete, по
крайней мере в возможном опыте, и таким образом избежать недоразумений,
вызываемых абстракцией. Трансцендентальные же утверждения, претендующие на
то, чтобы расширить знание даже за пределы всякого возможного опыта,
таковы, что абстрактный синтез их не мог бы быть дан a priori ни в каком
созерцании и недоразумения не могли бы быть раскрыты никаким опытом.