3. Внутреннее и внешнее. В предмете чистого рассудка внутренним бывает
только то, что не имеет никакого отношения (по своему существованию) ко
всему отличному от него. Внутренние же определения субстанции, являющейся
[нам] в пространстве (substantia phaenomenon), суть не что иное, как
отношения, и сама такая субстанция целиком есть совокупность одних лишь
отношений. Субстанцию в пространстве мы познаем только по силам, которые
действуют в нем, или привлекая к себе другие [силы] (притяжение), или
противодействуя их проникновению в него (отталкивание и непроницаемость);
других свойств, которые составляли бы понятие субстанции, являющейся [нам]
в пространстве и называющейся материей, мы не знаем. Напротив, как объект
чистого рассудка всякая субстанция должна иметь внутренние определения и
силы, направленные на внутреннюю реальность. Но какие же иные внутренние
акциденции могу я мыслить, кроме тех, которые доставляет мне мое внутреннее
чувство, а именно кроме самого мышления или чего-то аналогичного ему?
Поэтому-то Лейбниц считал все субстанции простыми, наделенными способностью
представления субъектами, одним словом, монадами, так как он принимал их за
ноумены, не исключая и составных частей материи, у которых он мысленно
отнял все, что может означать внешние отношения, стало быть, также и
сложение.

4. Материя и форма. Эти два понятия лежат в основе всякой другой рефлексии,
до такой степени они неразрывно связаны со всяким применением рассудка.
Первое из них означает определяемое вообще, а второе- его определение (и то
и другое в трансцендентальном смысле, так как мы отвлекаемся от всяких
различий в том, что дано, и в том способе, каким оно определяется). Прежде
логики называли общее материей, а видовое различие-формой. Во всяком
суждении можно назвать данные понятия логической материей (для суждения), а
отношение между ними (посредством связки)-формой суждения. Во всякой
сущности составные части ее (essentialia) образуют материю, а способ, каким
они соединены в вещи, - сущностную форму. Точно так же безграничная
реальность вещей вообще рассматривалась как материя всякой возможности, а
ее ограничение (отрицание)-как форма, которой одна вещь отличается от
других согласно трансцендентальный понятиям. Рассудок прежде всего требует,
чтобы нечто было дано (по крайней мере в понятии), дабы иметь возможность
каким-нибудь образом определить его. Поэтому в понятии чистого рассудка
материя предшествует форме, и ввиду этого Лейбниц признавал сначала вещи
(монады) и внутри их способность представления, чтобы затем на этом
основать внешнее отношение между вещами и взаимодействие (Gemeinschaft)
между их состояниями (а именно представлениями). Поэтому [в его учении]
пространство и время были возможны как основания и следствия: пространство
- благодаря взаимоотношению между субстанциями, время- благодаря
взаимосвязи определений этих субстанций. Так и должно было бы быть на самом
деле, если бы чистый рассудок мог непосредственно быть соотнесен с
предметами и если бы пространство и время были определениями вещей самих по
себе. Но если пространство и время суть только чувственные созерцания, в
которых мы определяем все предметы исключительно лишь как явления, то форма
созерцания (как субъективное свойство чувственности) предшествует всякой
материи (ощущениям), стало быть, пространство и время предшествуют всем
явлениям и всем данным опыта, вернее, только они и делают их возможными.
Философ-интеллектуалист не мог допустить, чтобы форма предшествовала самим
вещам и определяла их возможность, и со своей точки зрения он был прав,
поскольку он считал, что мы созерцаем вещи так, как они существуют (хотя и
посредством неясного представления). Но так как чувственное созерцание есть
совершенно особое субъективное условие, которое a priori лежит в основе
всякого восприятия, а форма его первоначальна, то эта форма дана сама по
себе, и материя (или сами являющиеся вещи) не только не должна была бы
лежать в основе (как мы должны были бы утверждать, если бы судили согласно
одним лишь понятиям), но даже, наоборот, возможность ее предполагает данным
формальное созерцание (пространство и время).

Примечание к амфиболии рефлективных понятий

Да будет позволено мне называть место, уделяемое нами понятию или в
чувственности, или в чистом рассудке, трансцендентальным. Соответственно
этому определение места, присущего всякому понятию в зависимости от его
применения, и указания, как по правилам определить место всякого понятия,
следовало бы называть трансцендентальной топикой; это учение надежно
предохраняло бы от всяких уловок чистого рассудка и возникающих отсюда
заблуждений, так как оно всегда различало бы, к какой познавательной
способности принадлежат, собственно, понятия. Всякое понятие и всякую
рубрику, под которую подходит много знаний, можно называть логическим
местом.