Итак, разум есть постоянное условие всех произвольных поступков, в которых
проявляется человек. Каждый из этих поступков, еще до того как он
совершается, предопределен в эмпирическом характере человека. Для
умопостигаемого характера - эмпирический характер составляет лишь его
чувственную схему-нет никакого прежде или после, и всякий поступок
независимо от временного отношения, в котором он находится с другими
явлениями, есть непосредственное действие умопостигаемого характера чистого
разума, который, стало быть, действует свободно, не определяясь динамически
в цепи естественных причин ни внешними, ни внутренними, но предшествующими
по времени основаниями. Эту его свободу можно не только рассматривать
негативно как независимость от эмпирических условий (ведь в таком случае
способность разума перестала бы быть причиной явлений), но и обозначать
положительно как способность самопроизвольно начинать ряд событий. Таким
образом, в самом разуме ничто не начинается, а как необусловленное условие
всякого произвольного действия он не допускает для себя никаких
предшествующих по времени условий, между тем его действие в ряду явлений
начинается [во времени], однако никогда не составляет абсолютно первого
начала ряда.

Для пояснения регулятивного принципа разума на примере его эмпирического
применения, но не для подтверждения его (так как подобные доказательства
непригодны для ipaucucimcii тальных утверждений) возьмем какой-нибудь
произвольный поступок, например злостную ложь, посредством которой какой-то
человек внес известное замешательство в общество; сначала мы исследуем ее
мотивы, а затем разберем, насколько она может быть вменена этому человеку
вместе с ее последствиями. Для решения первой задачи мы прослеживаем его
эмпирический характер вплоть до источников, которых мы ищем в дурном
воспитании, плохом обществе, отчасти также в злобности его природы, не
чувствительной к стыду, и отчасти в легкомыслии и опрометчивости, не
упуская, впрочем, из виду также и случайных побудительных причин. Во всем
этом исследовании мы действуем точно так же, как и при изучении того или
иного ряда причин, определяющих данное действие природы. Но хотя мы и
полагаем, что поступок определялся этими причинами, тем не менее мы
упрекаем виновника, и притом не за дурную природу его, не за влияющие на
него обстоятельства и даже не за прежний образ его жизни; действительно, мы
допускаем, что можно совершенно не касаться того, какими свойствами обладал
человек, и рассматривать прошедший ряд условий как не случившийся, а
исследуемый поступок-как совершенно не обусловленный предыдущим состоянием,
как будто бы этот человек начал им некоторый ряд следствий совершенно
самопроизвольно. Упрек за поступок основывается на законе разума, причем
разум рассматривается как причина, которая могла и должна была определить
поведение человека иначе, независимо от всех названных эмпирических
условий. При этом мы рассматриваем причинность разума не как нечто
сопутствующее только, а как полное основание само по себе, хотя бы
чувственные мотивы говорили не в пользу, а против него Поступок
приписывается умопостигаемому характеру человека; теперь, в тот момент,
когда он лжет, вина целиком лежит на нем; стало быть, несмотря на все
эмпирические условия поступка, разум был совершенно свободен, и поступок
должен считаться только следствием упущения со стороны разума.

Когда мы выдвигаем такое обвинение, мы, совершенно очевидно, полагаем, что
на разум воздействуют все упомянутые [условия] чувственности, что он не
изменяется (хотя его явления, а именно способ, каким он проявляется в своих
действиях, изменяются) и что в нем нет предшествующего состояния, которое
определяло бы последующее состояние, стало быть, он вовсе не принадлежит к
ряду чувственных условий, которые делают необходимыми явления по законам
природы. Он, разум, присутствует и остается одинаковым во всех поступках
человека при всех обстоятельствах времени, но сам он не находится во
времени и не приобретает, например, нового состояния, в котором он не
находился раньше; он определяет состояние, но не определяется им. Поэтому
нельзя спрашивать, почему разум не определил себя иначе, можно только
спрашивать, почему разум своей причинностью не определил явления иначе. Но
на этот вопрос невозможио ответить. В самом деле, другой умопостигаемый
характер дал бы другой эмпирический характер; и когда мы говорим, что
виновник, несмотря на весь свой прежний образ жизни, все же мог бы нс
солгать, то это означает только, что его поступок непосредственно находится
под властью разума и разум не подчинен в своей причинности никаким условиям
явления и течению времени; различие во времени может, правда, вызывать
существенное различие между явлениями, но оно не делает никакой разницы
между действиями в отношении к разуму, так как явления не вещи в себе, а
стало быть, не причины сами по себе.