Из восприятии может возникнуть знание о предметах или путем одной лишь игры
воображения, или же с помощью опыта. При этом, конечно, могут появиться
ложные представления, которым не соответствуют предметы, причем источником
обмана служат то иллюзии воображения (в грезах), то ошибки способности
суждения (при так называемом обмане чувств). Чтобы избавиться здесь от
ложной видимости, необходимо придерживаться следующего правила:
действительно то, что связано с восприятием согласно эмпирическим законам.
Но подобного рода обман, а также обнаружение его касаются как идеализма,
так и дуализма, так как здесь речь идет только о форме опыта. Для
опровержения эмпирического идеализма как ложного сомнения в объективной
реальности наших внешних восприятии достаточно уже во-первых, того, что
внешнее восприятие непосредственно доказывает действительность в
пространстве, которое, хотя само по себе и составляет только форму
представлений, все же обладает объективной реальностью в отношении всех
внешних явлений (которые также суть не что иное, как только представления),
и, во-вторых, того, что без восприятия невозможны даже вымысел и грезы, а
потому нашим внешним чувствам, если иметь в виду те данные, из которых
может возникнуть опыт, соответствуют действительные предметы в пространстве.

Догматическим идеалистом следует называть того, кто отрицает существование
материи, а скептическим- того, кто сомневается в этом, так как считает это
недоказуемым. Догматический идеалист придерживается своих убеждений только
потому, что полагает, будто нашел противоречия в возможности материи
вообще; с этого рода идеализмом мы теперь еще не имеем дела. Следующий
раздел о диалектических заключениях, в котором показан разум в его
внутренних спорах по поводу понятий о возможности того, что входит в
контекст опыта, устранит также и это затруднение. Скептический же идеалист,
оспаривающий лишь основание нашего утверждения и объявляющий, что наша
уверенность в существовании материи, которая, как мы полагаем, основывается
на непосредственном восприятии, недостаточна, может быть назван
благодетелем человеческого разума в том смысле, что он заставляет нас
внимательно присматриваться даже и к самому ничтожному шагу повседневного
опыта и не принимать как благоприобретенное то, что, быть может, получено
лишь хитростью. Польза, приносимая этими идеалистическими возражениями,
теперь для нас очевидна. Они заставляют нас, если мы не хотим запутаться в
самых простых своих утверждениях, рассматривать все восприятия- и
внутренние и внешние- только как сознание того, что причастно к нашей
чувственности, и считать внешние предметы ее не вещами в себе, а только
представлениями, которые могут сознаваться нами непосредственно, как и
всякое другое представление, но называются внешними потому, что причастны к
чувству, которое мы называем внешним и созерцанием которого служит
пространство, а само это пространство есть лишь способ внутреннего
представления, в котором те или иные восприятия связываются друг с другом.

Если мы считаем внешние предметы вещами в себе, то просто невозможно
понять, каким образом сможем мы прийти к познанию их действительности вне
нас, опираясь только на имеющиеся в нас представления. В самом деле,
ощущать можно только в себе самом, а не вовне себя, и потому все наше
самосознание дает нам не что иное, как только наши собственные определения.
Следовательно, скептический идеализм оставляет нам единственное прибежище,
а именно идеальность всех явлений, доказанную нами в трансцендентальной
эстетике независимо от этих выводов, которых мы тогда не могли еще
предусмотреть. Если теперь нам зададут вопрос: разве вследствие этого
дуализм имеет место только в психологии? То мы ответим: без сомнения!
Однако лишь в эмпирическом смысле, т. е. в том смысле, что материя
действительно дана внешнему чувству, как субстанция в явлении, в контексте
опыта, подобно тому как мыслящее Я, так же как субстанция в явлении, дано
внутреннему чувству, причем явления в той и другой сфере должны быть
связаны друг с другом согласно правилам, вносимым категорией субстанции в
контекст наших внешних и внутренних восприятии для опыта. Но если бы, как
это обычно случается, мы

пожелали расширить понятие дуализма м взять его в трансцендентальном
смысле, то этот дуализм и противоположный ему пневматизм, с одной стороны,
или материализм-с другой, были бы лишены всякого основания, так как в таком
случае мы упустили бы из виду определение своих понятий и различие в
способе представления о предметах, которые по тому, каковы они сами по
себе, остаются нам неизвестными, мы приняли бы за различие между самими
вещами. Я, представленное во времени посредством внутреннего чувства, и
предметы в пространстве вне меня суть, правда, по своему характеру
совершенно различные явления, однако это еще не дает права мыслить их как
различные вещи.