-- И она следом за тремя
пленницами направилась в хижину мужа. -- Мужчины изнасиловали вас в лесу?
Вот почему вас так долго не было! Должно быть, вам это понравилось. -- И
толкнув беременную женщину, она добавила: -- А с тобой они тоже спали? --
Заткнись! -- рявкнул Арасуве. -- Не то я отколочу тебя до крови. -- И он
повернулся к шедшим в отдалении женщинам. -- А вы должны радоваться, что
ваши мужья вернулись живые и здоровые. Вы должны быть довольны, что Этева
убил этого человека, а мы привели трех пленниц.
Теперь ступайте в свои хижины и кормите мужей.
Женщины, ворча, вернулись к своим очагам.
-- А почему так злится только жена Арасуве? -- спросила я Тутеми.
-- А ты разве не знаешь? -- спросила она, злорадно улыбнувшись. -- Она
боится, что он выберет себе из этих женщин четвертую жену.
-- А зачем ему так много? -- У него большая сила и влияние, --
категорично заявила Тутеми. -- У него много зятьев, которые приносят много
дичи и помогают ему на огородах. Арасуве может прокормить много жен.
-- Пленниц изнасиловали? -- спросила я.
-- Одну. -- На какую-то долю секунды Тутеми озадачило возмущенное
выражение моего лица, но затем она продолжила свои объяснения насчет того,
что захваченную в плен женщину обычно насилуют все участники набега. -- Так
принято.
-- А эту молоденькую девушку тоже изнасиловали? -- Нет, -- небрежно
ответила Тутеми. -- Она ведь еще не женщина. Не насиловали и ту, что
беременна -- их вообще никогда не трогают.
Во время всей этой суматохи Ритими не покидала своего гамака. Мне она
сказала, что не видит причины утруждать себя из-за этих женщин Мокототери,
поскольку и без того знает, что Этева не возьмет себе третью жену. Я же с
радостью заметила, что вся грусть и уныние, с которыми она не расставалась
последние несколько дней, исчезли бесследно.
-- А где Этева? -- спросила я. -- Он не придет в шабоно? Ритими с
лихорадочно блестящими от возбуждения глазами стала объяснять, что ее муж,
после того как убил врага, занялся поисками подходящего дерева недалеко от
шабоно, на котором он мог бы повесить свой старый гамак и колчан. Однако
перед этим он должен содрать кору со ствола и ветвей этого дерева.
В направленных на меня глазах Ритими светилась глубокая озабоченность.
Она предупредила, что я ни в коем случае не должна смотреть на такое дерево.
Почему-то она была уверена, что я не спутаю его с деревом, чья кора была
снята для изготовления корыт или лодок. Такие деревья, пояснила она,
остаются похожими на деревья, тогда как деревья, с которых снял кору
человек, убивший кого-нибудь, походят на призрачные тени, белея среди
окружающей их зелени, с гамаком, колчаном, луком и стрелами, болтающимися на
его ободранных ветвях. Духи -- особенно злые -- любят скрываться поблизости
от таких деревьев.
Мне пришлось пообещать Ритими, что если я когда-нибудь окажусь по
соседству с таким деревом, я убегу от него во всю прыть.
Голосом, тихим настолько, что я было решила, что она разговаривает сама
с собой, Ритими поделилась со мной своими опасениями. Она надеялась, что
Этева не сломается под тяжестью убитого им человека. Хекуры убитого
поселяются в груди убийцы и обитают там, пока родственники убитого не сожгут
его тело и не съедят истертые в порошок кости. Мокототери могут как можно
дольше откладывать церемонию сожжения в надежде, что Этева умрет от
слабости.
-- Мужчины будут рассказывать о набеге? -- спросила я.
-- Как только поедят, -- ответила Ритими.
С луком и стрелами в руках Этева пересек поляну и вошел в хижину, в
которой сын Ирамамове посвящался в шаманы. Мужчины, ходившие с Этевой в
набег, накрыли хижину со всех сторон пальмовыми листьями, оставив лишь
маленький вход спереди. Ему принесли наполненный водой калабаш и внутри
развели огонь.
Этева должен был оставаться в хижине, пока Пуривариве не объявит, что
мертвое тело Мокототери уже сожжено. Дни и ночи напролет Этева должен быть
настороже на случай, если дух убитого подкрадется к хижине в образе ягуара.
Стоит Этеве в эти дни заговорить, прикоснуться к женщине или что-нибудь
съесть -- и он умрет.
В сопровождении невестки к нам в хижину вошла старая Хайяма. -- Хочу
узнать, что творится у Арасуве, -- сказала старуха, усаживаясь возле меня.
Шотоми села на землю, прислонившись головой к моим ногам, свисающим из
гамака. Багровый шрам -- напоминание о ране -- уродовал ее точеную ножку. Но
Шотоми это мало беспокоило: она была рада, что рана не загноилась.
-- Матуве захватил одну из женщин, -- гордо сказала Хайяма. -- Самое
время ему взять вторую жену. Лучше уж мне выбрать ему подходящую, не то дай
ему волю, и он наверняка ошибется.