А
завтра они, может быть, снова потребуют Белую Девушку. Тогда мы им сможем
сказать, что они ее так напугали, что она попросила отвести ее обратно в
миссию.
-- Ты отсылаешь ее обратно? -- полный тревоги голос Ритими повис в
темноте.
-- Нет, -- живо ответил старик. Седая щетина на подбородке,
единственный, не упускавший ни малейшей мелочи глаз и тщедушное сморщенное
тело придавали ему сходство с плутоватым эльфом. -- Этева должен будет
вернуться в шабоно вместе с Ритими и Белой Девушкой через горы. Путь
неблизкий, зато за ними не будут тащиться дети и старики. До деревни они
дойдут всего на день-два позже нас. Это хороший путь, по нему редко ходят.
-- Старый Камосиве поднялся и втянул в себя воздух. -- Завтра будет дождь.
Сделаешь на ночь укрытие, -- сказал он Этеве, потом сел на корточки,
улыбаясь и не сводя с меня своего запавшего глаза. -- Ты не боишься
возвращаться в шабоно через горы? Усмехнувшись, я покачала головой. Я как-то
не могла представить, что мне может грозить опасность.
-- Тебе не было страшно, когда Мокототери нацелил на тебя стрелу? --
спросил Камосиве.
-- Нет. Я знала, что Итикотери меня защитят. -- Я заставила себя
умолчать о том, что весь этот инцидент показался мне скорее забавным, чем
опасным. В тот момент я не вполне осознавала, что несмотря на явную попытку
запугать нас, типичную для всякой критической ситуации, Мокототери и
Итикотери были совершенно серьезны в своих требованиях и угрозах.
Старого Камосиве порадовал мой ответ. Мне показалось, что доволен он
был не столько тем, что я не испугалась, сколько тем, как я доверяю его
народу. До глубокой ночи он проговорил с Этевой. Ритими уснула, держа меня
за руку, со счастливой улыбкой на губах. Глядя на спящую, я понимала причину
ее радости. Несколько дней она будет иметь Этеву практически только для
себя.
В шабоно мужчины крайне редко выказывали к женам нежные чувства. Это
считалось проявлением слабости.
Только с детьми мужчины были откровенно нежны и ласковы; они баловали
их, целовали и не скупились на ласки.
Я не раз видела, как Этева и даже свирепый Ирамамове несли тяжелые
вязанки дров вместо своих женщин только затем, чтобы бросить их на землю при
подходе к шабоно.
Когда поблизости не было мужчин, Этева приберегал лакомый кусочек мяса
или плод для Ритими или Тутеми. Я видела, как под покровом темноты он
прижимает ухо к животу Тутеми послушать, как шевелится нерожденное дитя. А
на людях он никогда даже не упоминал, что вскоре должен стать отцом.
Этева разбудил нас с Ритими за несколько часов до рассвета. Мы тихо
вышли из лагеря и отправились вдоль песчаного берега реки. За исключением
гамаков, нескольких бананов и трех ананасов, которыми угостила меня девушка
Мокототери, в наших корзинах ничего не было. Старый Камосиве заверил Этеву,
что по дороге у нас будет много дичи. Луны не было, но река черно
поблескивала, отражая слабое свечение неба. С небольшими промежутками тишину
пронизывал слабый крик ночной птицы, возвещавший наступление рассвета.
Звезды одна за другой гасли; очертания деревьев становились все резче по
мере того как розовый свет зари опускался все ниже к сумеркам у наших ног.
Меня поразила речная ширь, тишина вод, текущих настолько плавно, что они
казались неподвижными. Три попугая ара треугольником пронеслись в небе,
расцветив повисшие в безветрии облака красными, синими и желтыми перьями, а
над кронами деревьев пылающим апельсином поднялось солнце.
Широко раскрыв рот, Этева зевнул во всю глубину легких и сощурился --
солнечный свет был слишком ярок для невыспавшихся глаз.
Мы отвязали корзины. Ритими и я сели на поваленное дерево и стали
смотреть, как Этева натягивает лук. Он медленно поднял руки и изогнул спину,
нацеливая стрелу ввысь. Бесконечно долго он стоял не двигаясь, словно
каменное изваяние с тщательно прорисованными мускулами, и пристально следя
за пролетающими птицами. Я не осмеливалась спросить, почему он так долго
выжидал, прежде чем выстрелить.
Я не услышала, как стрела прорезала воздух -- только отчаянный вскрик,
растворившийся в трепете крыльев. На мгновение попугай комком перьев,
скрепленных окрасившейся кровью стрелой, завис в небе, а потом рухнул вниз
недалеко от того места, где стоял Этева.
Этева развел огонь, на котором мы зажарили ощипанную птицу и запекли
несколько бананов. Сам он съел немного и настоял, чтобы все остальное съели
мы, поскольку нам понадобятся силы для утомительного подъема в горы.
Свернув в заросли, мы не стали жалеть о ярком солнечном свете на
прибрежной тропе. Тень от лиан и деревьев давала отдых нашим уставшим
глазам.