Чтобы ничего не отвечать, я набила рот горячей едой.
Милагрос представил меня своему зятю Арасуве, вождю Итикотери, и всем
прочим жителям деревни. Однако именно Ритими, повесив мой гамак в хижине,
которую разделяла с Этевой и двумя детьми, заявила на меня свои права. --
Белая Девушка будет спать здесь, -- объявила она Милагросу, пояснив, что
гамаки малышей Сисиве и Тешомы будут повешены вокруг очага Тутеми в соседней
хижине.
Никто не стал возражать против замысла Ритими.
Молча, с чуть насмешливой улыбкой, Этева наблюдал за тем, как Ритими
носилась между хижинами -- своей и Тутеми -- перевешивая гамаки привычным
треугольником вокруг огня. На небольшом возвышении между двумя столбами,
поддерживающими все жилище, она водрузила мой рюкзак среди лубяных коробов,
множества разных корзин, топора, сосудов с оното, семенами и кореньями.
Самоуверенность Ритими основывалась не столько на том факте, что она
была старшей дочерью вождя Арасуве от его первой, уже умершей жены, дочери
старой Хайямы, и не столько на том, что она была первой и любимой женой
Этевы, сколько на том, что Ритими знала, что, несмотря на порывистый нрав,
все в шабоно ее уважали и любили.
-- Не могу больше, -- взмолилась я, когда Хайяма достала из огня
очередной банан. -- У меня уже полон живот.
И задрав майку, я выпятила живот, чтобы она видела, какой он полный.
-- Твоим костям надо бы обрасти жиром, -- заметила старуха, разминая
пальцами банан. -- У тебя груди маленькие, как у ребенка. -- Хихикнув, она
подняла мою майку повыше. -- Ни один мужчина никогда тебя не захочет --
побоится, что ушибется о твои кости.
Широко раскрыв глаза в притворном ужасе, я сделала вид, что жадно
набрасываюсь на пюре. -- От твоей еды я уж точно стану толстой и красивой,
-- пробубнила я с набитым ртом.
Еще не обсохшая после купания в реке, в хижину вошла Ритими, расчесывая
волосы тростниковым гребнем. Сев рядом, она обняла меня за шею и влепила
пару звучных поцелуев. Я едва удержалась от смеха. Поцелуи Итикотери
вызывали у меня щекотку. Они целовались совсем не так, как мы; всякий раз,
приложившись ртом к щеке или шее, они делали фыркающий выдох, заставляя губы
вибрировать.
-- Ты не станешь перевешивать сюда гамак Белой Девушки, -- сказала
Ритими, глядя на бабку. Решительность тона совсем не вязалась с просительно
мягким выражением ее темных глаз.
Не желая оказаться причиной спора, я дала понять, что не так уж важно,
где будет висеть мой гамак. Поскольку стен между хижинами не было, мы жили
практически под одной крышей. Хижина Хайямы стояла слева от Тутеми, а справа
от нас была хижина вождя Арасуве, где он жил со своей старшей женой и тремя
самыми младшими детьми. Две другие его жены со своими отпрысками занимали
соседние хижины.
Ритими вперила в меня немой молящий взгляд. -- Милагрос просил меня
заботиться о тебе, -- сказала она, осторожно, чтобы не оцарапать кожу,
пройдясь тростниковым гребнем по моим волосам.
Прервав кажущееся бесконечным молчание, Хайяма наконец заявила: --
Можешь оставить свой гамак там, где он висит, но есть ты будешь у меня.
Все сложилось очень удачно, подумала я. Этева и без того должен
прокормить четыре рта. С другой стороны, о Хайяме хорошо заботился ее самый
младший сын. Судя по количеству висящих под пальмовой крышей звериных
черепов и банановых гроздей, ее сын был хорошим охотником и земледельцем.
После съеденных утром печеных бананов вся семья собиралась за едой еще
только один раз, перед закатом. В течение дня люди закусывали всем, что
попадалось под руку, -- плодами, орехами, либо такими деликатесами, как
жареные муравьи или личинки.
Ритими тоже, казалось, была довольна договоренностью насчет питания.
Она с улыбкой прошла в нашу хижину, сняла подаренную мне ею корзину, которая
висела над моим гамаком, и достала из нее блокнот и карандаши. -- А теперь
за работу, -- заявила она командирским тоном.
В последние дни Ритими передавала мне науку о своем народе так же, как
в течение шести минувших месяцев это делал Милагрос. Каждый день он
несколько часов уделял тому, что я называла формальным обучением.
Поначалу мне было очень трудно усвоить язык. Я обнаружила, что у него
не только сильное носовое произношение, -- мне еще оказалось крайне сложно
понимать людей, разговаривающих с табачной жвачкой во рту. Я попыталась было
составить нечто вроде сравнительной грамматики, но отказалась от этой затеи,
когда поняла, что у меня не только нет должной лингвистической подготовки,
но и чем больше я старалась ввести в изучение языка рациональное начало, тем
меньше могла говорить.
Лучшими моими учителями были дети.