Забежав в хижины, танцоры выхватили из очагов горящие головни и с
бешеной яростью принялись лупить ими по столбам, поддерживающим крышу
шабоно. Полчища всевозможных ползучих насекомых со всех ног бросились
спасаться в пальмовой крыше, а оттуда дождем посыпались вниз.
Испугавшись, что хижины могут рухнуть либо разлетающиеся искры подожгут
крыши, я с детьми выбежала наружу. Земля дрожала от топота ног мужчин,
разворотивших очаги во всех хижинах. Размахивая над головой горящими
головнями, они выбежали в центр поляны и возобновили пляску со все
нарастающим неистовством. Они обошли поляну по кругу, болтая головами во все
стороны, словно марионетки с оборванными ниточками. Пышные белые перья в их
волосах, трепеща, ниспадали на блестящие от пота плечи..
Луна скрылась за черной тучей. Поляну освещали теперь только искры,
слетающие с горящих головней.
Пронзительные крики мужчин взвились еще выше; размахивая палицами над
головой, они стали приглашать женщин принять участие в пляске.
С криками и смехом женщины бросились врассыпную, ловко уворачиваясь от
свистящих в воздухе дубинок.
Неистовство плясунов неумолимо нарастало и достигло наивысшей точки,
когда юные девушки с гроздьями желтых бананов в высоко поднятых руках
влились в их круг, покачиваясь в чувственном самозабвении.
Не помню точно, Ритими или кто другой втащил меня в пляшущую толпу,
потому что в следующее мгновение я очутилась одна посреди бешеного
круговорота исступленных лиц. Зажатая между мраком и телами, я попыталась
пробраться к Хайяме, стоявшей на безопасном расстоянии в своей хижине, но не
знала, куда мне идти. Я не узнала мужчину, который, размахивая палицей,
снова втолкнул меня в гущу пляски.
Я закричала и с ужасом поняла, что мои крики словно онемели, выдохлись
внутри меня бесчисленными отголосками. Ничком падая на землю, я
почувствовала резкую боль в голове за ухом. Я открыла глаза, стараясь
что-нибудь увидеть сквозь густеющий вокруг меня мрак, и только успела
подумать, заметил ли хоть кто-то в неистовой круговерти скачущих ног, что я
упала. А потом была темнота, помеченная искорками света, влетающими и
вылетающими у меня из головы, словно ночные светляки.
Потом я смутно осознала, что кто-то оттаскивает меня подальше от топота
пляски и укладывает в гамак. Я с огромным усилием открыла глаза, но
склонившаяся надо мной фигура была как в тумане. На лице и затылке я ощутила
легкое прикосновение чуть дрожащих рук. На мгновение мне показалось, что это
Анхелика. Но услышав этот ни на что не похожий голос, идущий из глубины
живота, я поняла, что это старый шаман Пуривариве распевает свои заклинания.
Я попыталась сосредоточить на нем взгляд, но его лицо оставалось размытым,
словно видимое сквозь толстый слой воды. Я хотела спросить его, где он был,
почему я не видела его с первого дня праздника, но слова оставались лишь
образами у меня в голове.
Не знаю, то ли я потеряла сознание, то ли спала, но когда я очнулась,
Пуривариве уже не было. Вместо него я увидела лицо Этевы, склоненное надо
мной так низко, что я могла бы потрогать красные круги на его щеках, между
бровями и в уголках глаз. Я протянула руки. Но рядом уже никого не было. Я
снова прикрыла глаза; в голове, словно в черной пустоте, красной вуалью
плясали круги. Я покрепче зажмурилась, пока это видение не рассыпалось на
тысячи осколков. Огонь в очаге разожгли снова; он наполнил хижину уютным
теплом, а меня словно спеленало плотное покрывало дыма. Вырванные из темноты
пляшущие тени отражались в золотистом налете на свисающих со стропил
калабашах.
Весело смеясь, в хижину вошла старая Хайяма и уселась возле меня на
земляной пол. -- Я думала, ты будешь спать до утра. -- Подняв обе руки к
моей голове, она стала ощупывать ее, пока не отыскала шишку, вздувшуюся за
ухом. -- Большая, -- заметила она. Ее иссохшее лицо выражало сдержанную
грусть; в глазах теплился тихий ласковый свет. Я села в лубяном гамаке.
Только теперь до меня дошло, что я нахожусь не в хижине Этевы.
-- Ирамамове, -- сказала Хайяма, опередив мой вопрос. -- Его хижина
была ближе всех, вот Пуривариве и притащил тебя сюда после того, как тебя
толкнули на чью-то дубинку.
Луна уже высоко забралась в небо. Ее бледный мерцающий свет сеялся на
поляну. Пляски закончились, но в воздухе все еще висела неуловимая дрожь.
Крича и ударяя стрелами о луки, несколько мужчин встали полукругом
перед хижиной. Ирамамове и один из его гостей шагнули в центр группы живо
жестикулирующих мужчин. Я не могла сказать, из какой деревни был этот гость,
так как совершенно запуталась в разных группах, приходивших и уходивших с
начала праздника.