Я вцепилась в руку Ритими; то, что она шла со мной через лес, как-то
отличало ее от этих глазевших на меня людей.
Обхватив за талию, она теснее прижала меня к себе. Резкий возбужденный
тон ее голоса на минуту сдержал толпу. А затем сразу же их лица оказались
всего в нескольких дюймах от моего. С их подбородков капала слюна, а черты
искажала табачная жвачка, торчащая между деснами и нижними губами. Я начисто
забыла о той объективности, с какой антрополог обязан подходить к иной
культуре. В данный момент эти индейцы были для меня не чем иным, как кучкой
уродливых грязных людей. Я закрыла глаза и тут же открыла, почувствовав на
щеках прикосновение чьей-то сухой ладони. Это был старик. Заулыбавшись, он
закричал: -- Айя, сия, айиия, шори! Эхом повторяя его крик, все тут же
бросились наперебой меня обнимать, чуть не раздавив от радости. Они
умудрились стащить с меня майку. На лице и теле я почувствовала их руки,
губы и языки. От них несло дымом и землей; их слюна, прилипшая к моему телу,
воняла гнилыми табачными листьями. От омерзения я разрыдалась.
Они настороженно отпрянули. Хотя слов я не понимала, их интонации явно
свидетельствовали о недоумении.
Уже вечером я узнала от Милагроса, как Ритими объяснила толпе, что
нашла меня в лесу. Поначалу она приняла меня за лесного духа и боялась ко
мне подойти.
Только увидев, как я поедаю бананы, она убедилась, что я человек,
потому что только люди едят с такой жадностью.
Между гамаком Милагроса и моим, дымя и потрескивая, горел костер; он
тускло освещал открытую со всех сторон хижину, оставляя в темноте сплошную
стену деревьев. От этого красноватого света и дыма на мои глаза
наворачивались слезы. Вокруг костра, касаясь друг друга плечами, тесно
сидели люди. Их затененные лица казались мне совершенно одинаковыми; красные
и черные узоры на телах словно жили своей собственной жизнью, шевелясь и
извиваясь при каждом движении.
Ритими сидела на земле вытянув ноги и левой рукой опиралась о мой
гамак. Ее кожа в неверном свете костра отсвечивала мягкой глубокой
желтизной, нарисованные на лице линии сходились к вискам, подчеркивая
характерные азиатские черты. Хорошо были видны освобожденные от палочек
дырочки в уголках ее рта, в нижней губе и в перегородке между широкими
ноздрями. Почувствовав мой взгляд, она встретилась со мной глазами, и ее
круглое лицо расплылось в улыбке. У нее были короткие квадратные зубы,
крепкие и очень белые.
Я стала задремывать под их тихий говор, но спала какими-то урывками,
думая о том, что мог им рассказывать Милагрос, когда я то и дело просыпалась
от их хохота.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

Глава 6

-- Когда ты думаешь вернуться? -- спросила я Милагроса шесть месяцев
спустя, отдавая ему письмо, которое написала в миссию отцу Кориолано. В нем
я кратко уведомляла его, что намерена пробыть у Итикотери еще по меньшей
мере два месяца. Я просила его дать знать об этом моим друзьям в Каракасе; и
самое главное, я умоляла его передать с Милагросом столько блокнотов и
карандашей, сколько он сможет. -- Когда ты вернешься? -- спросила я еще раз.
-- Недели через две, -- небрежно ответил Милагрос, упрятывая письмо в
бамбуковый колчан. Должно быть, он заметил озабоченность у меня на лице,
потому что добавил: -- Наперед никогда не скажешь, но я вернусь.
Я проводила его взглядом по тропе, ведущей к реке. Он поправил висевший
за спиной колчан и на мгновение обернулся ко мне, словно хотел сказать
что-то еще. Но вместо этого лишь махнул на прощанье рукой.
А я медленно направилась в шабоно, миновав нескольких мужчин, занятых
рубкой деревьев у края огородов. Я осторожно обходила валявшиеся на
расчищенном участке стволы, стараясь не поранить ноги о куски коры и острые
щепки, таящиеся в сухой листве.
-- Он вернется, как только поспеют бананы, -- крикнул Этева, взмахнув
рукой, как это только что сделал Милагрос. -- Праздника он не пропустит.
Улыбнувшись, я помахала ему в ответ и хотела было спросить, когда же
будет этот праздник. Но в этом не было нужды, на этот вопрос он уже ответил,
-- когда поспеют бананы. Колючие кустарники и бревна, которые каждую ночь
нагромождались перед главным входом в шабоно, были уже убраны. Было еще
раннее утро, но почти все обращенные лицом к открытой круглой поляне хижины
были пусты. Мужчины и женщины работали на расположенных поблизости огородах
либо ушли в лес собирать дикие плоды, мед и дрова для очагов.
Меня обступили несколько вооруженных миниатюрными луками и стрелами
мальчишек. -- Смотри, какую ящерицу я убил, -- похвалился Сисиве, держа за
хвост мертвое животное.
-- Только это он и умеет -- стрелять ящериц, -- насмешливо заявил один
из мальчишек, почесывая коленку пальцами другой ноги.