Я недоверчиво уставилась на него: -- Тогда почему же они приглашают вас
на праздник? -- Ничего ты не понимаешь, -- сказал Арасуве и вышел из хижины.
Решение Арасуве разочаровало не меня одну. Ритими так расстроилась
из-за того, что не сможет продемонстрировать меня Мокототери, что призвала к
себе в союзники Этеву, Ирамамове и старого Камосиве, чтобы те помогли
уговорить ее отца дать такое разрешение. Хотя советы стариков всегда высоко
ценились и уважались, но только известный своей храбростью Ирамамове смог
уговорить и заверить брата, что в деревне Мокототери со мной не случится
ничего плохого.
-- Возьми с собой лук и стрелы, которые я для тебя сделал, -- сказал
мне Арасуве в тот вечер и громко расхохотался. -- То-то Мокототери удивятся.
Ради того, чтобы это увидеть, и мне стоило бы пойти. -- Но увидев, как я
проверяю стрелы, Арасуве уже серьезно сказал: -- Нельзя их тебе брать.
Негоже женщине идти по лесу с мужским оружием.
-- Я возьму ее под свою опеку, -- пообещала отцу Ритими. -- Уж я-то
позабочусь, чтобы она ни на шаг от меня не отходила -- даже когда захочет в
кусты.
-- Я уверена, что Милагрос хотел бы, чтобы я пошла, -- сказала я,
рассчитывая немного успокоить Арасуве.
Мрачно взглянув на меня, он пожал плечами: -- Надеюсь, ты вернешься
благополучно.
Настороженное ожидание всю ночь не давало мне спать. Знакомое
потрескивание поленьев в очаге наполняло меня дурными предчувствиями. Перед
тем, как лечь спать, Этева пошевелил угли в очаге. Сквозь дым и туман кроны
деревьев вдали походили на призраки. Просветы в листве пустыми глазницами
обвиняли меня в чем-то, чего я не понимала. Я совсем было решила последовать
совету Арасуве, но дневной свет рассеял мои опасения.

Глава 12

Едва солнце успело прогреть зябкий утренний воздух, как мы тронулись в
путь с корзинами, полными бананов, калабашей, гамаков, принадлежностей для
украшения собственных персон и предметов меновой торговли: толстых мотков
неокрашенной хлопковой пряжи, новых наконечников для стрел, бамбуковых
емкостей с эпеной и оното.
Старшие дети шли рядом с матерями и несли свои гамаки переброшенными
через шею. Мужчины, замыкавшие поход каждой семьи, несли только луки и
стрелы.
Нас было двадцать три человека. Четыре дня мы молча шагали по лесу
неспешным темпом, который задавали старики и дети. Стоило из зарослей
донестись малейшему звуку или движению, как женщины замирали на месте, лишь
повернув голову в сторону шума. Мужчины мгновенно исчезали в том
направлении. Как правило, они возвращались, неся агути -- похожего на
кролика грызуна -- или пекари, или птицу. В тот же вечер на привале добыча
готовилась на кострах. Дети постоянно были заняты поисками диких плодов.
Зоркими глазенками они следили за полетом пчел, пока не отыскивали ульи в
дуплах деревьев. Они по их полету могли точно определить, относятся пчелы к
числу жалящих или нет.
Хайяма, Камосиве и еще несколько стариков обернули вокруг груди и
живота полосы лыка какого-то дерева. Они уверяли, что это восстанавливает их
силы и облегчает ходьбу. Я тоже попробовала так сделать, но плотно обернутое
вокруг тела лыко лишь вызвало сильный зуд.
Взбираясь и спускаясь по холмам, я задавалась вопросом, неужели это тот
самый маршрут, по которому я шла с Милагросом. Не было ни дерева, ни камня,
ни участка реки, который показался бы мне знакомым. Да и полчищ москитов и
прочих насекомых, висящих над болотами, я как-то не припоминала.
Привлеченные нашими потными телами, они звенели над нами с доводящей до
безумия назойливостью. И я, никогда прежде не страдавшая от их укусов, не
знала, где мне первым делом чесаться. Рваная майка не давала от них никакой
защиты. Даже Ирамамове, не обращавший поначалу внимания на их безжалостные
укусы, время от времени признавал, что они его беспокоят, шлепая себя по
шее, по руке, либо почесывая коленку пальцами другой ноги.
На пятый день около полудня мы сделали привал на окраине огородов
Мокототери. На расчищенном от подлеска участке гигантские сейбы выглядели
еще монументальнее, чем в лесу. Столбы солнечного света, пробившиеся сквозь
листву, создавали на черной земле затейливую игру светотеней.
Мы искупались в протекавшей неподалеку речке, где с чувственным
изяществом колыхались на ветерке красные цветы, свисающие с лиан над водой.
Ирамамове и еще трое молодых мужчин первыми облачились в праздничный наряд и
раскрасились пастой оното, прежде чем направиться в шабоно наших хозяев.
Вскоре Ирамамове вернулся, неся корзину с жареным мясом и печеными бананами.