Индейцы и
racionales заполнили деревянные скамьи. Они смеялись и болтали, словно на
пирушке. Отцу Кориолано пришлось довольно долго их унимать, прежде чем он
смог начать мессу.
Сидевшая рядом со мной женщина пожаловалась, что отец Кориолано всегда
умудряется разбудить ее младенца свои громким голосом. Младенец и в самом
деле заплакал, но не успел раздаться его первый громкий вопль, как женщина
выпростала грудь и прижала ее ко рту ребенка.
Опустившись на колени, я подняла глаза к изображению Девы над алтарем.
На Ней было расшитое золотом голубое одеяние. Лицо было поднято к небесам,
глаза голубые, щеки бледные, а рот темно-красный. На одной руке у Нее сидел
младенец Христос; другую руку, белую и нежную, Она протягивала к этим
странным дикарям у Ее ног.

Глава 3

Милагрос с мачете в руке вел нас по узкой тропе вдоль реки. Сквозь
дырявую красную рубаху просвечивала его мускулистая спина. Защитного цвета
штаны, закатанные до колен и подвязанные выше пояса шнурком, делали его на
вид ниже его среднего роста. Он шел резвым шагом, опираясь на внешние края
стоп, узких в пятке и веером расширявшихся к пальцам. Коротко стриженые
волосы и широкая тонзура на макушке делали его похожим на монаха.
Перед тем как идти дальше по тропе, уводящей в лес, я остановилась и
оглянулась. За рекой, почти скрытая в излучине, лежала миссия. Пронизанная
сиянием утреннего солнца, она, казалось, стала чем-то неосязаемым. Я
почувствовала странную отчужденность не только от этого места и людей, с
которыми провела минувшую неделю, но и от всего, что было столь привычно мне
прежде. Я ощутила в себе какую-то перемену, словно переправа через реку
стала отметиной в судьбе, поворотным пунктом. Что-то, видимо, отразилось на
моем лице, потому что поймав на себе взгляд Анхелики, я уловила в нем тень
сочувствия.
-- Уже далеко, -- сказал Милагрос, остановившись рядом с нами. Сложив
руки на груди, он блуждал взглядом по реке. Ослепительно сверкавший на воде
утренний свет отражался на его лице, придавая ему золотистый оттенок.
У него было угловатое, костлявое лицо, которому маленький нос и полная
нижняя губа придавали неожиданное выражение ранимости, резко
контрастировавшее с мешками и морщинами вокруг раскосых карих глаз. Они
неуловимо напоминали глаза Анхелики, в них было такое же вневременное
выражение.
В полном молчании мы зашагали под громадами деревьев по тропам,
затерянным в густом кустарнике, сплошь увитом лианами, в переплетении веток,
листвы, ползучих растений и корней. Паутина невидимой вуалью липла к моему
лицу. Перед глазами у меня была одна лишь зелень, а единственным запахом был
запах сырости. Мы перешагивали и обходили упавшие стволы, переходили ручьи и
болота в тени высоких бамбуковых зарослей. Иногда впереди меня шел Милагрос;
иногда это была Анхелика со своей высокой узкой корзиной за плечами, которая
удерживалась на своем месте надетой на голову специальной лубяной повязкой.
Корзина была наполнена тыквенными сосудами, лепешками и жестянками сардин.
Я не имела представления, в каком направлении мы идем. Солнца я не
видела -- только его свет, сочащийся сквозь густую листву. Вскоре шея у меня
занемела от глядения вверх, в немыслимую высь недвижных деревьев.
Одни лишь стройные пальмы, неукротимые в своем вертикальном порыве к
свету, казалось, расчищали серебристыми верхушками редкие заплатки чистого
неба.
-- Мне надо передохнуть, -- сказала я, тяжело плюхнувшись на ствол
упавшего дерева. По моим часам шел уже четвертый час дня. Мы без остановок
шагали вот уже больше шести часов. -- Я умираю от голода.
Передав мне калабаш из своей корзины, Анхелика присела рядом со мной.
-- Наполни его,-- сказала она, указав подбородком на протекавший
поблизости неглубокий ручей.
Сев посреди потока на корточки с широко расставленными ногами и
упершись ладонями в бедра, Милагрос наклонялся вперед, пока его губы не
коснулись воды. Он напился, не замочив носа.
-- Пей,-- сказал он, выпрямившись.
Ему, должно быть, около пятидесяти, подумала я.
Однако неожиданная грация плавных движений делала его намного моложе.
Он коротко усмехнулся и побрел вниз по течению ручья.
-- Осторожно, не то искупаешься! -- воскликнула Анхелика с насмешливой
улыбкой.
Вздрогнув от ее голоса, я потеряла равновесие и бултыхнулась в воду
вниз головой.
-- Не получится у меня напиться так, как это сделал Милагрос, --
небрежно сказала я, отдавая ей наполненный сосуд. -- Лучше уж мне пить из
калабаша.
Усевшись возле нее, я сняла промокшие теннисные туфли. Тот, кто сказал,
что такая обувь лучше всего годится для джунглей, никогда не топал в ней
шесть часов подряд.