Пара за парой Итикотери
протанцевали вокруг поляны, замедляя темп перед каждой хижиной, чтобы все
могли налюбоваться их праздничным облачением и танцевальными па.
В последней паре танцевали Этева и Ирамамове. При виде их идеально
согласованных движений зрители взревели от восторга. Они не танцевали по
кругу вдоль хижин, а оставались вблизи костров, кружа и вращаясь с
нарастающей скоростью в ритме вспышек пламени. Резко остановившись, Этева и
Ирамамове взяли наизготовку луки и нацелили стрелы на мужчин Мокототери,
стоящих перед хижинами. Затем, громко расхохотавшись, оба возобновили танец
под неистовые восхищенные вопли зрителей.
Хозяева пригласили мужчин Итикотери отдохнуть в своих гамаках. Пока
подавалось угощение, на поляну ворвалась группа мужчин Мокототери. -- Хаии,
хаиии, хаииии, -- выкрикивали они, ритмично двигаясь под стук луков о стрелы
и со свистом размахивая пальмовыми листьями.
Я с трудом различала фигуры танцоров. Временами они, казалось,
сливались в единое целое, временами распадались. Из колыхания пальмовых
листьев выныривали в пляске то руки, то ноги. Черные, похожие вдали от света
костров на огромных крылатых птиц силуэты превращались в горящие медью
фигуры не то людей, не то птиц, когда их блестящие тела высвечивались в
пламени.
-- Мы хотим танцевать с вашими женщинами, -- потребовали Мокототери. И
не услышав ответа от Итикотери, стали над ними насмехаться: -- Да вы их
просто ревнуете.
Почему бы не позволить потанцевать вашим бедным женщинам? Вы что,
забыли, что у вас на празднике мы разрешали вам танцевать с нашими
женщинами? -- Кто хочет танцевать с Мокототери, пусть танцует! -- прокричал
Ирамамове и предупредил мужчин: -- Но вы не станете заставлять наших женщин
танцевать, если они не захотят.
-- Хаии, хаиии, хаииии. -- исступленно завопили мужчины, приглашая в
пляску и своих женщин, и женщин Итикотери.
-- А ты разве не хочешь потанцевать? -- спросила я Ритими. --И я с
тобой пойду.
-- Нет уж. Я не хочу потерять тебя в толпе, -- ответила она. -- Я не
хочу, чтобы кто-нибудь ударил тебя по голове.
-- Но это же было случайно. К тому же Мокототери не пляшут с горящими
головнями, -- сказала я. -- Что плохого они могут сделать пальмовыми
листьями? Ритими пожала плечами. -- Мой отец сказал, что Мокототери верить
нельзя.
-- Я думала, что к себе на праздник приглашают только друзей.
-- Врагов тоже, -- посмеиваясь, заметила Ритими. -- Праздники -- это
удобный случай выведать, что у людей на уме.
-- А Мокототери очень радушны, -- сказала я. -- Они нас так хорошо
накормили.
-- Они хорошо нас накормили, потому что не хотят, чтобы их называли
жадюгами, -- сказала Ритими. -- Но, как мой отец тебе уже говорил, ты еще
ничего не понимаешь. Ты явно не видишь, что происходит, если считаешь их
радушными людьми. -- Ритими, словно ребенка, шлепнула меня по затылку и
продолжала: -- Неужели ты не заметила, что наши мужчины не принимали сегодня
эпену! Неужели ты не заметила, что они все время настороже? Ничего такого я
не заметила и хотела было добавить, что как раз поведение Итикотери было не
особенно дружелюбным, но решила смолчать. В конце концов, как заметила
Ритими, я действительно не понимала, что происходит. Я стала наблюдать, как
шестеро мужчин Итикотери пляшут вокруг огней. В их движениях не было
привычного самозабвения, а глаза рыскали во все стороны, пристально следя за
тем, что творится вокруг. Остальные мужчины Итикотери не отдыхали в гамаках
хозяев, а стояли у хижин.
Пляска утратила для меня всякое очарование. Тени и голоса приобрели
иной оттенок. Ночь теперь казалась сгустившейся в зловещую тьму. Я принялась
есть поданное угощение. -- У этого мяса горьковатый привкус, -- заметила я,
опасаясь, не отравлено ли оно.
-- Оно горькое из-за мамукори, -- небрежно сказала Ритими. -- То место
обезьяны, куда попала отравленная стрела, не было как следует промыто.
Я тут же выплюнула мясо, причем не только из страха быть отравленной.
При одном воспоминании о варившейся в алюминиевом котле обезьяне и плавающем
на поверхности жире и обезьяньей шерсти, на меня накатила тошнота.
Ритими положила кусочек мяса обратно на мою тарелку из обломка
калабаша. -- Съешь, -- велела она. -- Оно не опасно, даже если горькое. Твое
тело привыкнет к яду.
Ты разве не знаешь, что отцы всегда дают сыновьям те куски, куда попала
стрела? Если во время набега их ранят отравленной стрелой, они не умрут,
потому что их тела уже привыкли к мамукори.
-- А я боюсь, что умру от отравленного мяса, не дождавшись, пока в меня
попадет отравленная стрела.
-- Нет. Никто не умирает, съев мамукори.