В соседней хижине я видела вождя Арасуве, возлежащего в своем гамаке.
Оттуда он присматривал за приготовлением бананов и жаркой мяса, принесенного
охотниками, уходившими за добычей несколькими днями раньше. Словно рабочие у
конвейера, несколько мужчин с рекордной скоростью обрабатывали
многочисленные связки бананов.
Один, впившись острыми зубами в кожуру, раскрывал ее; другой срывал
твердую шкурку и бросал банан в лубяное корыто, сделанное сегодня утром
Этевой; третий следил за тремя разведенными под корытом маленькими кострами.
-- А почему стряпней занимаются одни мужчины? -- спросила я у Тутеми. Я
знала, что женщины никогда не готовят крупную дичь, но меня поразило, что ни
одна из них и близко не подошла к бананам.
-- Женщины большие растяпы, -- ответил Арасуве за Тутеми, входя в
хижину. Глаза его, казалось, ожидали, хватит ли у меня смелости возразить. И
улыбнувшись, он добавил: -- Они легко отвлекаются на всякую всячину, а огонь
тем временем прожигает корыто.
Не успела я ничего сказать в ответ, как он уже опять был в своем
гамаке. -- Он приходил только затем, чтобы это сказать? -- Нет, -- сказала
Ритими. -- Он приходил, чтобы на тебя посмотреть.
У меня не было охоты спрашивать, прошла ли я инспекцию Арасуве, чтобы
не напоминать ей о невыщипанных волосах у меня на лобке. -- Смотри, --
сказала я, -- к нам гости.
-- Это Пуривариве, самый старший брат Анхелики, -- сказала Ритими,
указывая на старика в группе мужчин. -- Он -- шапори, наводящий страх.
Однажды его убили, но он не умер.
-- Однажды его убили, но он не умер, -- медленно повторила я, не зная,
как это понимать, -- в буквальном или переносном смысле.
-- Его убили во время набега, -- сказал Этева, заходя в хижину. --
Мертвый, мертвый, мертвый, но не умер. -- Он раздельно выговаривал каждое
слово, усиленно шевеля губами, словно таким способом мог донести до меня
истинное значение своих слов.
-- А такие набеги еще случаются? На мой вопрос никто не ответил. Этева
достал длинную полую тростинку, небольшой тыквенный сосуд, спрятанный за
одним из стропил, и вышел встречать гостей, остановившихся посреди поляны
лицом к хижине Арасуве.
Мужчины все подходили, и я громко поинтересовалась, приглашались ли на
праздник женщины.
-- Они снаружи, -- пояснила Ритими. -- Украшают себя вместе с
остальными гостями, пока мужчины принимают эпену.
Вождь Арасуве, его брат Ирамамове, Этева и еще шестеро мужчин
Итикотери, все разукрашенные перьями, мехом и красной пастой оното, уселись
на корточки напротив уже сидевших гостей. Они немного поговорили, избегая
глядеть друг другу в глаза.
Арасуве отвязал висевший у него на шее маленький калабаш, засыпал
немного коричневато-зеленого порошка в один конец полой тростинки и
повернулся к брату Анхелики. Приставив конец тростинки к носу шамана,
Арасуве с силой вдул одурманивающий порошок в ноздрю старика. Шаман не
сморщился, не застонал и не отшатнулся, как это делали другие мужчины. Но
глаза его помутнели, а из носа и рта потекла какая-то зеленая слизь, которую
он смахивал веточкой. Медленно, нараспев он начал произносить заклинания.
Слов я не могла разобрать; они произносились слишком тихо и тонули в
завываниях остальных.
С остекленевшими глазами, со слизью и слюной, стекающей по подбородку и
груди, Арасуве высоко подпрыгнул.
Красные перья попугая, висевшие у него в ушах и на руках, затрепетали.
Он подпрыгивал, касаясь земли с легкостью, неимоверной для человека столь
плотного телосложения. Лицо его словно было высечено из камня. Над крутым
лбом свисала прямая челка. Нос с широко раздутыми ноздрями и оскаленный рот
напомнили мне одного из четырех царей-стражей, которых я видела когда-то в
японском храме.
Кое-кто из мужчин отошел в сторону, пошатываясь и держась за голову; их
рвало. Завывания старика становились все громче; один за другим мужчины
снова сгрудились вокруг него. Они молча сидели на корточках, обхватив руками
колени и уставив глаза в лишь им одним видимую точку, пока шапори не
завершил своего песнопения.
Каждый мужчина Итикотери вернулся в свою хижину, ведя гостя. Арасуве
пригласил Пуривариве; Этева вошел в хижину с одним из тех молодых мужчин,
которых вырвало. Не удостоив нас взглядом, гость развалился в гамаке Этевы,
как в своем собственном; на вид ему было не больше шестнадцати.
-- А почему не все мужчины Итикотери принимали эпену и украсили себя?
-- шепотом спросила я Ритими, которая хлопотала вокруг Этевы, очищая и
заново раскрашивая ему лицо пастой оното.
-- Завтра все они будут украшены. В ближайшие дни к нам придут еще
гости, -- сказала она. -- Сегодняшний день только для родственников
Анхелики.