За
него нельзя ступить ни шагу - можно, но лишь в надысторическое; это -
время, но уже не в себе самом, а лишь в отношении к последующему; в себе
самом это - не время, потому что нет в нем истинных "до" и "после", потому
что оно есть своего рода вечность, на что указывает и еврейское слово
"olam", которым обозначается оно в Книге Бытия.

Итак, история протекает для нас теперь так, что это уже не беспорядочное,
неорганическое, безграничное время, это организм, система времен, в какой
замыкается для нас историческое совершение нашего рода; каждое звено этого
целого есть свое особое, самостоятельное время, которое ограничивается не
просто предшествовавшим временем, но временем, отделенным от него цезурой и
сущностно различенным,- и так вплоть до самого последнего, какое не
нуждается уже ни в каком ограничении, потому что тут нет уже времени,
потому что само оно есть относительная вечность. Вот эти звенья:

абсолютно-доисторическое,

относительно-доисторическое,

историческое время.

Можно различать историческое совершение (Geschichte) и историю (Historie);
первое есть само последование событий и происшествий, вторая - ведение их.
Отсюда следует, что понятие исторического совершения шире, чем понятие
истории. Поэтому вместо абсолютно-доисторического времени можно говорить
просто дособытийное, вместо относительно-доисторического - доисторическое
время, и тогда доследование будет таким:

а) дособытийное,

б) доисторическое,

в) историческое время.

Только надо остерегаться думать, что между двумя последними временами лишь
то случайное различие, какое заключено в слове,- что об одном есть
известия, о другом - нет.

Вместе с безграничным поступательно движущимся вперед историческим временем
открываются все двери для произвола - истинное уже не отличить от ложного,
глубокий взгляд от случайной гипотезы или игры воображения. Примеров этого
можно было сколько угодно приводить в ходе законченного нами исследования.
Например, Герман отрицает возможность того, чтобы мифологии предшествовал
теизм, изобретенный самими же людьми, и придает большое значение
невозможности этого. Однако этот же Герман не имеет ничего против того (сам
он именно так и считает), чтобы теизм все же был изобретен, но только
несколькими тысячелетиями позже, т. е., по его мнению, раньше, до
мифологии, просто не хватило времени для того, чтобы сделать подобное
изобретение. А вместе с тем он выражает надежду, что историю человечества
ждет то же самое, что историю Земли: как последняя в результате
геологических исследований (о которых он вероятнее всего узнал из
"Праисторического мира" пастора Балленштедта , а не из Кювье), так история
человечества в результате изучения древности должна обогатиться обширным
приложением, состоящим из неопределенных по времени ранних эонов. А у кого
в распоряжении так много времени, сколько припас себе Герман, у того,
конечно, не будет недостатка в нем для любых изобретений, стоит только
приписать их праисторическому миру. Итак, Герман не сумел бы опровергнуть
того, кто предположил бы: существовала праисторическая система мудрости, от
которой сохранились только развалины и бессмысленные фрагменты, доставшиеся
в руки немногих людей, что пережили одну из катастроф (по мнению Германа,
они время от времени повторяются в истории Земли и нам предстоит таковая в
будущем; человеческий род был погребен под развалинами вместе со всеми
своими знаниями, а мифология состоит из их остатков). Подлинной науке
присуще и пристало насколько возможно все окружать известными границами,
все замыкать в пределы постижимости; если же есть безграничное время, то
тут не исключить никакой произвольной гипотезы: варварским народам по нраву
нагромождать тысячелетия, и философия, столь же варварская, стремится
придать истории безграничную пространность,- для любителя же истинного
знания всегда желательно видеть перед собой terminus a quo - понятие,
которое отрезает всякое дальнейшее отступление; наше
абсолютно-доисторическое время и есть такое понятие.

Если же брать историю предельно широко, то философия мифологии и есть
первая, т. е. самая непременная, самая необходимая, часть философии
истории. Говорить - в мифах нет истории - не поможет: действительно бывшие,
реально возникавшие, они сами есть содержание древнейшей истории; если же
ограничивать философию истории историческим временем, то невозможно найти
для нее начало или сколько-нибудь уверенно двигаться в ней до тех пор, пока
остается совершенно закрытым от нас все то, что само собою полагает это
историческое время в качестве своего прошлого. А философия истории, не
умеющая указать начала истории, может быть лишь чем-то бездонным - она не
заслуживает названия философии. Что же верно об истории в целом, то верно и
относительно всякого отдельного предмета исторической науки.