Пусть не удивляет вас то, что я с самого начала своих разысканий столь
решительно высказываюсь против подобного произвола,- ведь если поступать
так, как поступают с индийским языком, то лучше уж мне сразу прервать едва
начатое исследование, потому что тогда нечего думать о внутреннем развитии,
о развитии самого существа дела,- тогда все можно привести лишь в
поверхностную и случайную взаимосвязь. Тогда самое новое, наиболее
удаленное от истока, можно прилагать в качестве масштаба к самому первому и
изначальному и самое позднее приводить в качестве примера и доказательства
своего самого поверхностного и неосновательного взгляда на самое древнее.
Индийский материал назойливо, надоедливо примешивают теперь ко всему, даже,
например, к исследованию Книги Бытия,- настоящие знатоки индийского,
конечно, никогда не согласятся с этим,- и всему прикрытием обязана служить
мифология, потому что под флагом ее самые далекие вещи, самые отдаленные
ступени, противоположные концы рассматриваются как совершенно тождественные
друг другу. Однако в самой мифологии существуют огромные различия, и мы не
можем согласиться ни с тем, чтобы отдельные, вполне отличные друг от друга
по именам и рангу Боги сопоставлялись друг с другом как придется и различия
их снимались, ни с тем, чтобы внутренняя, благодаря этому закономерная
последовательность великих моментов мифологического развития стиралась и
полностью уничтожалась: с последним тем менее способны мы согласиться, что,
будь только нечто подобное дозволено, пришлось бы прекратить любое научное
исследование более глубокой древности, для какого мифология - единственная
надежная путеводная нить.

Если бы мифология вообще была поэтическим вымыслом, то таковым была бы и
индийская мифология. Однако индийская поэзия, в какой мере известна она нам
теперь, снискала всеобщее признание, и, как явление новое, ее нередко
ставили даже слишком высоко. Напротив, в индийских Богах не найти
какой-либо особой поэтичности. Г°те, как известно, отзывался об их
безобразной форме в достаточно крепких выражениях, но не несправедливо,
если даже в словах его и заметен привкус негодования, в котором отчасти
повинны резко выраженный, присущий индийским богам характер реального и
доктрины и вполне ощутимая невозможность применять к ним те чисто идеальные
объяснения, какими можно довольствоваться, когда говоришь о греках. Ибо без
объяснения индийских Богов никак нельзя оставить, простым суждением вкуса
их тоже не устранишь,- отвратительны они или нет, они все равно существуют,
а коль скоро так, их надо объяснить. Невозможно, как представляется, и иное
- индийских Богов объяснять так, а греческих иначе. Если же делать какой-то
вывод из сопоставления тех и других, то он, должно быть, будет таким -
собственно религиозное содержание мифологических представлений
преодолевалось лишь постепенно и было совершенно преодолено лишь самым
последним решением.

Кризис дал эллинам Богов, но этот же кризис, очевидно, поставил их в
свободное отношение к Богам,- напротив, индиец остался в более глубокой и
проникновенной зависимости от своих Богов. Бесформенные эпические и
искусные драматические поэмы Индии отличаются гораздо более догматическим
характером, нежели любое греческое создание такого типа. Поэтическая
просветленность греческих Богов в сравнении с индийскими - не что-то вообще
изначальное, но лишь плод более глубокого, даже вообще полного, преодоления
той силы, которая продолжает властвовать над индийской поэзией. Не будь
лежащего в их основе реального принципа, пресловутая идеальность греческих
Богов была бы мнимой.

Творческая поэзия, поэтическое искусство, которое вольно вращается в кругу
любых форм, встречается помимо греков лишь у индийцев, т. е., другими
словами, мы находим поэзию лишь у тех народов, которые были последними,
самыми младшими в процессе развития мифологии. Причем между индийцами и
греками в свою очередь складывается такое отношение - у первых все еще
преобладает доктрина, и она сказывается значительно более заметно, нежели у
вторых.

Если же пойти еще дальше в глубь веков, то тут мы прежде всего встретим
египтян. Египетское учение о Богах воплощено в камне - в гигантских
строениях, колоссальных статуях, зато представляется, что египтянам
совершенно чужда поэзия, управляющаяся с Богами как существами
независимыми, свободными от своего истока. Если не считать
одного-единственного скорбного песнопения да песен дедовских времен, к
которым, как особо подчеркивает Геродот (II, 79), не прибавилось у них
ничего нового, то тут нет и следа поэзии. Геродот не упоминает поэта,
который был бы схож с греческими поэтами,- он, при склонности своей к
сопоставлениям, не преминул бы назвать такового по имени,- и до сих пор не
обнаружена, среди всех многочисленных надписей на обелисках и стенах
храмов, хотя бы одна стихотворная строчка.