Понятие язычества, т.
е., собственно говоря, принципа народов, потому что еврейское и греческое
слова, которые передаются словом "язычество", ничего иного не выражают,-
это понятие столь неразрывно связано с Вавилоном, что вплоть до последней
книги Нового завета Вавилон считается символом всего языческого и скрыто
языческого. Такое символическое значение, какое присуще Вавилону,- оно не
стирается в памяти - возникает лишь тогда, когда коренится во впечатлениях,
относящихся к незапамятным временам.

В новейшие времена пытались отделить название этого большого города от того
значительного воспоминания, которое хранит оно, пытались иначе, чем древний
рассказ, объяснить его этимологически. Вавилон, Бабель - это будто бы то же
самое, что Баб-Бель (врата, двор Бела, Баала). Но тщетно! Этимология сама
опровергает себя - "баб" в таком значении известен лишь в арабском. На деле
же все именно так, как говорит нам древний рассказ: "Посему дано ему имя:
Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли" (Быт. 11, 9). Бабель - это
просто стяжение слова "бальбель", в котором заключено нечто
ономато-поэтическое. Странно, что этот звукоподражательный элемент,
стершийся в слове "бабель", сохранился в ином слове, производном от того же
"бальбель", в другом, гораздо более молодом языке - я имею в виду греческое
слово b a r b a r o V - варвар, которое прежде выводили из халдейского
"бар" - вне (extra), "барья" -чужеземец (extraneus). Однако слово "варвар"
имеет у греков и римлян не это общее значение, но подразумевает лишь
невнятно, непонятно говорящего, что явствует уже из известного стиха Овидия:



Barbarus hie ego sum, quia non intelligor ulli...



Кроме того, выводя слово из bar, позабыли о повторении слога, в чем по
преимуществу и заключается звукоподражательный момент - он один уже
доказывает, что слово это относится к языку, что отметил уже Страбон.
Греческое слово "барбарос" образовано (с известным, весьма нередким
смешением согласных R и L) от восточного слова "бальбаль", подражающего
речи сбивчивой, невнятной, путающей звуки,- со значением "путаной речи" это
слово сохраняется в арабском и сирийском языках.

Теперь же естественно встает другой вопрос: можно ли представлять
возникающий политеизм причиной смешения языка: какая связь между кризисом
религиозного сознания и проявлениями речевой способности?

Мы могли бы отвечать просто: это так, усматриваем ли мы связь или нет.
Достижения науки - не только в том, что она разрешает трудные вопросы; быть
может, еще большая заслуга в том, чтобы создавать и отмечать для будущих
исследований новые проблемы или же находить новые стороны в старых вопросах
(вроде вопроса об основании и взаимосвязи языков). Может быть, поначалу
кажется, что новая сторона лишь глубже низвергает нас в пропасть
невежества, однако она тем более мешает нам доверяться слишком легким и
поверхностным решениям, а потому может стать средством для более успешного
разрешения главного вопроса, вынуждая нас подходить к себе с такой стороны,
о какой раньше никто не думал. К счастью, есть и некоторые факты,
подтверждающие такую взаимосвязь; правда, их сразу тоже не объяснишь. У
Геродота находишь немало загадочного - к числу самых поразительных вещей
относится то, что говорит он о народе Аттики: "Будучи народом пеласгов,
аттический народ, превратившись в греков, переучился и языку" (T o A t t i
k o n e J n o V , e o n p e l a s g i k o n , a m a t h m e t a b o l h t h
e V E l l h n a V k a i t h n g l w s s a n m e t e m a J e n . I, 57).
Превращение пеласгов в эллинов, как уже было показано в нашем курсе лекций
в связи со знаменитым местом у Геродота, было именно переходом от сознания,
еще не выразившегося явно, к развитому мифологическому сознанию.

Считается, что во многих случаях под влиянием религиозных состояний
наблюдалось (оставлю сейчас эти наблюдения в стороне) возбуждение речевой
деятельности, притом не только внешне, но и внутренне. Однако глоссолалия
коринфской общины, которую апостол, заметим, не допускает безусловно и лишь
терпит и щадит, но именно тем самым и подтверждает как имевший место факт,-
что иное эта глоссолалия, как не следствие религиозного возбуждения? Мы не
очень привыкли к тому, чтобы в принципах, определяющих непроизвольные
религиозные движения человеческого сознания, видеть принципы всеобщего
значения, какие при известных обстоятельствах могут служить причиной иных,
даже чисто физических действий. Однако не будем выяснять эту
взаимозависимость именно сейчас, ведь очень многое становилось понятным
человеческому знанию лишь благодаря осторожному, постепенному движению
вперед. Связь религиозных аффектов с возбуждением речевой деятельности не
более загадочна, чем связь определенной мифологии или системы верований и
известных особенностей физической конституции.