Одно органическое строение
египтянина, другое - индийца, третье - эллина, и если исследовать
повнимательнее, то всякий раз оно находится в известной гармонии с природой
их учений о Богах.

Однако не столько для того, чтобы привести новый пример взаимосвязи
религиозных движений души с языком, сколько ради оправдания существующей
здесь связи с политеизмом вспомним иной феномен, представляющий параллель
смешению языка. Рядом с событием смешения языка во всей религиозной истории
можно поставить лишь одно событие - это временное восстановление единства
языка (o m o g l w s s i a ) в день Пятидесятницы; в этот день начинается
великий путь христианства, призванного познанием единого Истинного Бога
вновь связать в единство весь человеческий род.

Да не покажется излишним, если я прибавлю к сказанному, что разделению
народов во всей истории соответствует лишь одно событие - переселение
народов, оно более похоже, однако, на собирание народов, чем на рассеяние
их. Ибо лишь сила, приберегаемая для высших поворотных пунктов всемирной
истории, сила притяжения, равновеликая прежней силе отталкивания и
разъединения, могла вывести предназначенные для того народы из вечно
неисчерпаемой кладовой на арену мировой истории, с тем чтобы они вобрали в
себя христианство и превратили его в то, чем суждено ему было стать и чем
оно могло стать лишь благодаря им.

Одно ясно: для ветхозаветного способа мышления возникновение народов,
смешение языка, политеизм - понятия родственные, взаимосвязанные явления.
Если взглянуть теперь отсюда на установленное нами ранее, то народ
появляется лишь тогда, когда он определился и решился на что-то касательно
своей мифологии. Таковая, следовательно, не может возникать для него в
эпоху уже совершившегося отделения и после того, как он стал народом, а
поскольку она не могла возникнуть для него и тогда, когда он, как пока еще
незримая часть целого, обнимался целым человечеством, то, следовательно,
начало мифологии должно прийтись на самый переход, когда он не
наличествовал еще как определенный народ, но как раз готовился к тому,
чтобы отделиться от целого и замкнуться в себе.

Это же будет верно сказать и о языке любого народа: язык определяется
тогда, когда народ решает стать народом. До тех пор пока народ пребывает в
кризисе, т. е. в становлении, и язык его текуч, подвижен, не вполне отделен
от других, так что в известном смысле тогда действительно говорили на
разных языках вперемешку, ведь и древний рассказ принимает лишь смешение, а
не полное отъединение языков друг от друга. От того времени, когда языки
еще не были отделены друг от друга, а лишь постепенно отделялись, вероятно,
и идут негреческие, праисторические имена греческих Богов; во всяком случае
Геродот, от которого можно было бы ждать чувства эллинского языка и
который, наверное, не хуже грамматика наших дней расслышал бы греческую
этимологию имени Посейдон, говорит так: почти все имена Богов пришли к
грекам от варваров, что, очевидно, не значит, что сами Боги пришли к ним от
варваров. Этим объясняются и отдельные материальные совпадения в языках,
притом что образованы языки по совершенно разным принципам. При сравнении
языков вообще имеет место следующая градация: одни языки - это лишь наречия
того же языка, как-то: арабский и еврейский,- здесь родовое единство;
другие относятся к одной и той же формации, как-то: санскрит, греческий,
латынь, немецкий; наконец, третьи - ни к тому же роду, ни к той же
формации, и тем не менее есть такие сходства языков, которые не объясняются
ни историческими обстоятельствами, как арабские слова в испанском и
французском, ни тем, что языки принадлежат к тому же роду или той же
ступени развития (формации). Примеры - семитские слова в санскрите, в
греческом, кажется, и в древнеегипетском; все это совпадения, выходящие за
рамки истории. Язык не возникает у уже сложившегося, наличествующего
народа, и, следовательно, ни у одного народа язык не складывается без связи
с изначальной языковой общностью,- она стремится утвердить себя даже и в
разделении языков.

Ибо на единство, мощь которого сохраняется даже в рассеянии, указывают
явления, указывает поведение народов, насколько, невзирая на огромную
удаленность, его еще можно рассмотреть в тумане праистории.

Не внешнее жало - жало внутреннего беспокойства, чувство, что народ
перестал уже быть целым человечеством, а стал лишь частью его, что он не
принадлежит уже безусловно-единому, а достался в удел особенному Богу или
особенным Богам,- вот что гнало их из страны в страну, от берега к берегу,
пока народ не видел, что остался наедине с собою, отделился от всех
чужеродных и нашел определенное ему, сообразное ему местопребывание. Или же
и тут царил лишь случай? Случай ли привел в тесную долину Нила древнейшее
население Египта, темным цве