Я
говорю не о той обычной неблагодарности, о которой сокрушаются профессора,-
быть может, все такое происходит вполне естественно, как с полюсами
магнита, когда соприкосновение немедленно рождает противоположный себе
заряд. А уж кому хотя бы раз случалось вынести на рынок мысли другого,
случайно ставшие ему известными, тот, естественно, остается непримиримым
врагом этого другого на всю жизнь. Странно, что именно те, кто крайне
энергично выступает против незаконных перепечаток книг и самыми скверными
прозвищами наделяет занимающихся этим позорным ремеслом, призывают
снисходительно относиться к незаконным предварительным публикациям, хотя
эти последние, если они достигают цели, представляют собою гораздо худший
вид воровства. Ведь полные ошибок и опечаток книги служат аргументом против
перепечаток, но почему-то никто не думает о том, в каком растерзанном и
измаранном виде обнародуются краденые мысли - они самому автору противны.
Пользоваться конспектами, написанными под диктовку публичного лектора,
который не пересказывает давно известное, а излагает новые и своеобразные
идеи,- это значит учиться; не признавать же себя учеником - значит пытаться
обойти своих конкурентов, которым такой источник недоступен или которые
пренебрегают им; ведь если даже воздерживаться от того, чтобы материально
пользоваться чужими мыслями, то все равно получаешь выигрыш в знании
метода, способа разработки, терминологии, коль скоро все это ново и
специфично. Впрочем, если всему такому и не придается столь большое
значение, то потому, что настоящего автора в конце концов всегда отличишь,
тогда вместо Sic vos nоn vobis исполнится другое речение: Sic redit ad
domimun quod fuit ante suum.

Последний полученный нами результат был вот каким: мифология в общем смысле
возникает благодаря процессу, в специальном - благодаря теогоническому
процессу, в каком по своей сущности заключено человеческое сознание. Как
только мы обрели понятие теогонического процесса, это понятие в
соответствии со всем ходом нашего исследования должно непосредственно стать
исходным пунктом нового развития, и именно этот процесс составит
единственный предмет научной дисциплины, введением, в которую служили все
предыдущие лекции. От вашего внимания не ускользнуло то, что пока мы
воспользовались своим результатом лишь для рассмотрения субъективного
значения процесса, т. е. того значения, какое он имеет для человечества,
постигнутого таким процессом,. Этот вопрос надлежало разрешить прежде всего
потому, что все наше исследование исходило из первоначального значения
мифологии для тех, в ком она впервые возникла. Итак, что касается этого
вопроса, то тут достигнут вполне удовлетворительный итог, и исследование
можно считать завершенным. Однако именно поэтому мы призваны разрешить
более высокий вопрос, а именно что означает указанный процесс не
относительно сознания, какое подпало ему, но что означает он сам по себе,
объективно.

Мы видели, что порождаемые в этом процессе представления обладают
субъективной необходимостью для человечества, захваченного им, и равным
образом субъективной истинностью. Однако это, как вы сами понимаете, ничуть
не препятствовало бы тому, чтобы те же самые представления, рассмотренные
объективно, тем не менее были ложными и случайными, и в этом отношении тоже
мыслимы объяснения, о которых не могло быть и речи прежде, потому что они
становятся возможными лишь теперь, на достигнутом уровне субъективной
необходимости. Прежние объяснения со всеми их предпосылками застряли в
историческом времени, мы же теперь выдвинули такое объяснение, которое
восходит к надысторическому процессу, и теперь здесь мы встречаем таких
своих предшественников, о каких не могли еще думать раньше. Весьма древнее
мнение и язычество, и всю порчу в человечестве выводит из грехопадения,
только из него. Такое объяснение приобретает то чисто моральную, то
пиетистскую или мистическую окраску. Однако, в каком бы виде оно ни
представало, оно заслуживает признания уже за понимание того, что мифологию
нельзя объяснить, не представив себе, что человек был реально, материально
сдвинут со своего первоначального места. В этом моменте такое объяснение
согласуется с нашим; однако дальше оно протекает иначе, потому что тут
считают нужным привлечь природу и толковать политеизм как обожествление
природы. Этот теологический взгляд отличается от аналогичных объяснений,
пользующихся известностью, тем, как, согласно ему, человечеству приходит на
ум обожествлять природу; однако сама идея обожествления природы относит
такое объяснение к той группе толкований, которая была у нас уже прежде.
Вследствие греха человек оказывается в сфере притяжения природы и, все
глубже и глубже падая в этом направлении, смешивает творца и тварь, а тогда
творец перестает быть для него единым и становится множественностью.