И конечно! Если бы надо было выбирать между отдельными людьми и народом,
кто бы в наши дни стал долго размышлять, куда примкнуть! Однако, чем
убедительнее представление, тем пристальнее надо смотреть, не вкралась ли
сюда некая неявная предпосылка, которая не выдержит поверки. Подобные
неявные гипотезы - они для исследователя все равно что скрытые под
поверхностью океана коралловые рифы для мореплавателя, и критический ум
отличается от некритического лишь тем, что последний приступает к делу с
неосознанными предпосылками, а первый не допускает ничего, что бы не было
выявлено и обсуждено, и, насколько возможно, все извлекает на свет.

Верно то, что мы вздыхаем с облегчением, когда слышим: начало мифологии не
в отдельных людях, а в целом народе. Но ведь этот народ, под которым
понимают совокупность всех принадлежащих к нему лиц,- это ведь только один
народ. А мифология - это дело не одного, а многих народов, и между
мифологическими представлениями этих многих народов - не просто всеобщее
согласие, но взаимосогласие, доходящее до мелочей. Вот пусть и предстанет
теперь перед нами этот великий, неопровержимый факт существования
внутреннего родства между мифологиями различных, самых непохожих друг на
друга народов. Как объяснить себе этот факт, как объяснить мифологию, это
всеобщее и в целом повсеместно тождественное себе явление? Ведь не
объяснять же его такими причинами и обстоятельствами, какие мыслимы лишь у
одного народа? В последнем случае, когда, стало быть, мифология возникает у
одного народа, нет, очевидно, иного способа объяснить тождество, как
признать, что мифологические представления, хотя и возникли первоначально у
одного народа, были переданы им другому, третьему и так далее, притом с
известными изменениями, но все же так, что мифология в целом и в своей
основе оставалась той же. Не только Герман объясняет себе этот факт именно
так. И другие, кого не принуждают к тому особые предпосылки, выдвигают
объяснение, согласно которому мифология - это мнимо всеобщий феномен, а
материальное взаимосогласие разных мифологий лишь внешне и случайно. Может
быть, кому-то и кажется удобным объяснять так, через внешнюю и подчиненную
взаимосвязь, родство, лежащее не на поверхности, а в глубине, однако
взаимосогласие таково, что противоречит подобной гипотезе. Если бы греки
получили свою Деметру от египтян, и только, эта Деметра, как Изида, должна
была бы искать своего убитого супруга, или же Изида, как Деметра, должна
была бы искать похищенную дочь. Однако сходство лишь в том, что они ищут
утраченное. Однако утраченное всякий раз разное, так что греческое
представление не может быть простым отпечатком египетского, не может и
зависеть от египетского представления, а должно было возникнуть
самостоятельно, независимо от предшествовавшего ему представления. Сходства
- не те, что между оригиналом и копией, они указывают не на одностороннее
происхождение одной мифологии от другой, а на их общее происхождение.

Однако если родство различных мифологий и было бы объяснимо внешне и
механически, можно ли было бы нам превозмочь себя и так легкомысленно
поступить с великим фактом, который надо чтить как могучее средство
развития подлинной теории: ведь все равно оставалась бы прежняя
предпосылка, а именно то, что мифология возникает лишь в народе, среди
народа. Но мне представляется, что как раз то, в чем до сих пор никто
никогда не находил для себя преткновения, весьма нуждается в исследовании,
вообще говоря, мыслимо ли, чтобы мифология выходила из народа и возникала в
народе? Ибо начнем сначала: что такое народ, отчего он становится народом?
Бесспорно, не от того, что большее или меньшее число физически сходных
индивидуумов сосуществуют в пространстве, но в силу общности сознания. Лишь
непосредственное выражение такой общности - общность языка; однако в чем
искать нам эту самую общность, в чем - основание ее, если не в общности
взгляда на мир, а этот последний - в чем изначально содержится он, в чем
дан он народу, если не в мифологии? Поэтому представляется немыслимым,
чтобы к наличествующему уже народу прибавлялась еще и мифология, будь то
изобретенная отдельными индивидуумами в народе, будь то возникшая как
общее, подобное инстинкту порождение. Все это представляется невозможным,
потому что немыслимо, чтобы народ был и чтобы у него не было своей
мифологии.

Быть может, кто-нибудь решит возражать нам так: народ связывает в целое
какое-то общее дело, например земледелие, торговля, общие нравы,
законодательство, власти и т. д. Конечно, и это относится к понятию народа,
однако, кажется, нет даже смысла напоминать о том, сколь проникновенно
взаимозависят у каждого народа власть, законодательство, нравы, даже
занятия и дела с представлениями народа о Богах. Вопрос и состоит ведь в
том, можно ли мыслить все это заведомо предполагаемое и безусловно данное
вместе с понятием народа помимо религиозных представлений, которые никогда
не обходятся без мифологии.