Приверженность единому всеобщему Богу столь
последовательно приводится в связь с таким образом жизни, что об Иакове -
по контрасту с Исавом, охотником и земледельцем,- говорится, что он был
"кротким" (т. е., собственно, цельным, неразъятым) человеком и жил "в
шатрах" (Быт. 25, 27), когда же Израиль, единственным пастырем и царем
которого был дотоле Бог его отцов, требует от Самуила царя, "как у прочих
народов" (1 Цар. 8, 5), Бог говорит пророку: они поступают с тобой так,
"как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до сего
дня, оставляли Меня и служили иным богам" (8, 8).

Быть может, это покажется странным, однако важность этого перехода от
человечества к народам для всего нашего исследования извинит меня, если я
приведу такой пример противоположности народа и не-народа, который я, как
полагаю, нашел в очень позднюю эпоху. Ибо по крайней мере я могу считать
алеманнов (по всем, хотя и скудным, описаниям), появляющихся на границах
Римской империи во времена Каракаллы, подобно разбуженному и все
множащемуся рою, лишь частью германского человечества, лишь частью, какая
не определилась еще к своему бытию народом и потому столь поздно выступает
на исторической сцене. Название алеманов вполне с этим согласуется - думать
ли при этом о слове "alamanas", которое в некоторых фрагментах готского
перевода Нового завета означает лишь вообще "человека" (если приписывать
ала такое в сущности отрицательное значение, то алеманы - это либо племя
без имени, еще не ставшее народом и именно по этой причине не замкнутое в
определенные границы,- в этом случае маркоманны были бы противоположностью
им), или о слове "Alinende" - необработанный, пустой участок земли, которым
пользуются как пастбищем и который является собственностью не одного лица,
а общины. Решительная неприязнь алеманнов к существованию по способу
народов засвидетельствована (еще и в более поздние времена) глубоко
укоренившейся в них склонностью к вольной жизни, к независимости,
ненавистью их к городам, на которые они смотрят как на могилы, где человек
заживо хоронит себя (Ammian. Marcell. XVI, 2), их разрушительной яростью,
направленной против римских поселений. Напротив того, если безусловно
необходимо отказаться от объяснения названия немцев - Deutsche - как
паронимии (Teutsche - потомки Теута), a thiod значит "народ", то немцы и
будут германцами, которые уже обособились как народ, что, как
представляется, явствует из употребительного начиная с VII века слова
"theotiscus, theotisce", в каком все еще заметна сопряженность с "народом".
Наверняка стоило бы положить силы на то, чтобы заново исследовать с точки
зрения такой противоположности все когда-либо упоминавшиеся имена
германских народов и народностей. Не менее того такое различение могло бы
помочь устранить противоречия, касающиеся германского учения о Богах и
существующие в этом отношении, например, между Юлием Цезарем и Тацитом.

Мы дошли теперь в истории религиозного развития, как записана она в самих
же книгах Моисеевых (на которые опирается любое утверждение относительно
откровения), до такого момента, когда познание истинного Бога сохраняется
лишь у одного рода - этот род остался вне народов, противоположен им и
постольку еще репрезентирует чистое человечество. Именно этому роду, и
только ему, принадлежит теперь откровение, и именно в нем можно настолько
ясно и определенно распознать предпосылки чего бы то ни было откровенного,
что мы неизбежно должны уделить особое внимание потомкам Авраама, чтобы со
всей полнотой ответить на вопрос, который послужил исходным пунктом нашего
последнего изыскания. Вопрос, как известно, исходил из следующего -
"предвосхитило" ли откровение политеизм. В нашем исследовании мифологии -
так, как оно начато и ведется нами,- невозможно было оставить в стороне
откровение; ведь вообще ничего нельзя понять по отдельности, изолированно,
все становится понятным лишь в большом, всеобщем контексте, и это верно как
относительно самого же откровения, так и относительно мифологии. Теперь же
из ранее установленного нами следует, что первый человеческий род почитал
истинного Бога implicite, а именно в относительно-едином Боге, не отличая
его как такового. Откровение же - это как раз манифестация истинного Бога
как такового, манифестация, к которой этот первый человеческий род не был
восприимчив именно потому, что не нуждался в таком отличении. О втором же
человеческом роде говорится, что тут стали призывать истинного Бога - звать
его по имени, т. е. отличили его как такового,- тем самым дана возможность
откровения, но дана не прежде того, как появляются первые соблазны
политеизма. Самая выдающаяся фигура - это Ной, с которым общается истинный
Бог, однако в это же самое время неудержимо наступает политеизм, сам
всемирный потоп есть лишь переход от века многобожия подавляемого к веку
неудержимо рвущегося наружу и изливающегося на все человечество многобожия.