Наконец, и та и другая система была
вытеснена неоплатониками, которые увидели в мифологии самую настоящую
метафизику, к чему их, по-видимому, понудила необходимость уравновесить
духовное содержание христианства аналогичным содержанием язычества.
Поскольку же неоплатоники, стремясь согласовать собственные умозрительные
идеи с традициями древней религии и, наоборот, подтвердить последнюю своими
идеями, вовсе не думали о естественном происхождении мифологии, а, скорее,
напротив, предполагали таковую в качестве безусловного авторитета, то они и
не могут найти места среди настоящих толкователей мифологии.

Гейне протестовал против того, чтобы объяснения или облачения, к каким
прибегали его философы, назывались аллегорическими,- ведь философы
прибегали к ним не в намерении скрыть свое учение и взгляды. Но разве в
этом дело! Довольно того, что они говорят о Богах, подразумевая силы
природы,- они, следовательно, подразумевают нечто иное, нежели что говорят,
и выражают то, о чем, собственно, не думают. Но коль скоро мы дошли уже до
того, чтобы признать научность содержания, то разве не было бы желательным
видеть научность и собственный смысл также и в выражении и таким образом
достичь прямой противоположности поэтического взгляда: Гейне застрял на
полдороге. Вообще он был не из тех, кто доводит до конца какое-либо
умозаключение и хотя бы ради пробы продумывает мысль до последней точки.
Быть может, счастливая легкость мысли удержала его от того, чтобы
подвергнуть окончательной проверке философское объяснение,- его знаменитый
преемник в филологических трудах Готфрид Герман, ум скорее формальный,
подверг философское объяснение такой проверке и восстановил собственный
смысл мифологии следующим путем: отвлекшись от несущественного оттенка
персонификации в самом словесном выражении, он и в именах Богов увидел лишь
научные обозначения предметов, так что, например, имя "Дионис" обозначает
для него не Бога вина, а само вино, имя "Феб" - не Бога света, но и сам
свет; такое объяснение заслуживает внимания и обстоятельного изложения уже
как бунт против засилья аллегории.

Заслуженный грамматик строит свою теорию так: если исследовать мнимые имена
Богов, то, во-первых, всем им присуще некоторое значение; если же
исследовать такое значение, то в соответствии с этимологией, иногда лежащей
на поверхности, иногда же доступной более глубоко проникающему взгляду,
оказывается, во-вторых, что эти имена содержат лишь предикаты форм, сил,
явлений и действий природы; если же, далее, исследовать связь их и целое, в
какое они поставлены, то можно сделать лишь единственный вывод - о том, что
имена Богов - это лишь наименования предметов природы, потому что стоит
признать их именами Богов, как всякая разумная взаимосвязь утрачивается, но
если признавать их чисто научными обозначениями самих предметов,
обозначениями, содержащими характерный предикат каждого из таких предметов
(обычно случайные обозначения либо вообще не содержат такой предикат, либо
он в них незаметен), если, сверх того, допустить такой нимало не
сомнительный прием, когда зависимость одного явления от другого выражается
в образе порождения (ведь и мы сами, не задумываясь об "образности"
выражений, говорим, что свет рождает тепло), или же принцип, по которому
одно понятие происходит от другого, то открывается пространное целое, все
звенья которого находятся между собой в совершенно понятной, научной
взаимосвязи. Такая взаимосвязь не может быть случайной, и, следовательно,
целое могло возникнуть лишь в чисто научных целях, а если положить в основу
"Теогонию" Ге-сиода - наиболее чистый документ времен возникновения
мифологии, то происхождение этого целого едва ли можно представлять себе
иначе, нежели следующим образом.

Однажды во Фракии жили - но нет, не так! - иначе теорию Германа мы будем
рассказывать как миф, притом с самым типичным для него началом; лучше
скажем так: предположим, что однажды, значит, когда-то и где-то - пусть то
будет во Фракии, куда греческая легенда переносит Фамиру, Орфея и Лина, или
в Ликии, куда переносит она первого певца - Олена (а позднее окажется,
впрочем, что нам надо будет отправиться на самый отдаленный Восток),- но
довольно! Итак, предположим, что однажды среди народа, совершенно, впрочем,
еще невежественного, жили отмеченные особыми духовными дарованиями,
возвышающиеся над толпой мужи, наблюдавшие и познававшие силы, явления -
даже законы природы; они вполне могли замыслить очерк самой настоящей
теории происхождения и взаимосвязи всех вещей природы. При этом они
придерживались того метода, который единственно обеспечивает
определенность, достоверность и отчетливость знаний,- они отыскивали
характерный, отличительный предикат каждого предмета, чтобы таким способом
получить его понятие.