Те же, кто поклоняется истинному Богу, т. е. Богу "в истине" его,
не могут поклоняться ему иначе, нежели, как говорит Христос, "в духе"
(Иоан. 4, 23), и такое отношение может быть лишь независимым, свободным,
тогда как отношение к Богу вне его истины (какое принимается в политеизме и
мифологии) может быть лишь несвободным.

Выпав из существенного отношения к Богу (см. конец шестой лекции), каковое
могло быть лишь отношением к Богу в его сущности, т. е. в его истине,
человек пошел в мифологии не случайным, но необходимым путем - не
случайным, коль скоро человечеству было определено достичь цели лишь таким
путем. Само Провидение желало достижения такой цели. Если смотреть с такой
точки зрения, то само же божественное Провидение поставило господином и
пастырем человеческого рода того относительно-единого Бога - подчинило ему
человечество, отдало ему его на воспитание. И даже для назначенного на то
рода людей Бог праистории был лишь уздою в руце Бога истинного. Этот род
познает Бога истинного, и познание это не "естественно", но именно поэтому
оно не неподвижное, но постоянно и непрестанно лишь становящееся, ибо сам
истинный Бог для сознания - не Бог существующий, пребывающий, но лишь
постоянно становящийся, который именно потому и именуется "Бог живый", Бог,
лишь являющийся, какого непрестанно надо звать и удерживать, словно пытаясь
удержать явление. Именно поэтому познание Бога истинного - это всегда
требование, заповедь, и даже в позднейшие времена народ Израилев приходится
все снова и снова призывать, увещевать любить своего Бога Иегову, т. е.
удерживать Бога всем сердцем, всей душою и всеми силами, и так именно
потому, что Бог истинный - не "естественный" для его сознания и его
надлежит удерживать особым непрестанным актом. Бог для них никогда не
становится Богом пребывающим, и самое древнее их состояние - это состояние
покорности в вере и ожидании; по праву не только иудеи, но и другие
восточные народы считают Авраама отцом всех правоверных, ибо он верит в
такого Бога, который не есть, но будет. Все чают спасения в грядущем.
Патриарх Иаков прерывает свое благословение, чтобы воскликнуть: "на
спасение твое надеюсь, Господи!" Чтобы правильно понять эти слова, надо
обратиться к значению соответствующего глагола; он значит - выводить из
теснины на широкий простор, а в пассивной форме - соответственно выходить
из теснины, т. е. быть спасаемым. Вот все и уповают на то, что их выведут
из тесноты, в какой они удерживаются поныне, что их освободят от
предпосылки (от предпосылки одностороннего монотеизма, какую даже сам Бог
не может пока отнять), в которой они вместе со всем человеческим родом
заключены, как в законе, как в необходимости, до того дня искупления, когда
Бог истинный перестанет быть лишь являющимся, лишь сообщающим себя в
откровении Богом, когда наступит, следовательно, конец и самому откровению;
все это и свершилось в Христе, ибо Христос есть конец всякого откровения.

Нас не пугает то, что мы посвятили слишком много времени такому великому
факту: Бог даже самого раннего человеческого рода не был уже
абсолютно-единым, но был лишь относительно-единым Богом, хотя он и не был
признан и познан как таковой, а потому, следовательно, человеческий род
исходил из относительного монотеизма. Нам казалось делом величайшей
важности всесторонне установить этот факт - как вопреки тем, кто думает,
что мифологию и политеизм можно понять лишь как искаженное откровение, так
и вопреки так называемым философам истории, у которых религиозное развитие
человечества исходит не из единства, но из множества исключительно частных
и поначалу даже локальных представлений, из фетишизма и шаманизма, из
такого обожествления природы, когда обожествляются даже не понятия и не
роды предметов, но отдельные природные объекты, как вот это дерево, вот эта
река. Нет! Не из столь жалкого состояния изошло человечество, ход истории
величествен, и начало ее - иное: основным тоном в сознании человечества
всегда оставался великий единый, не ведающий себе равных, какой
действительно исполнял собою небо и землю - вс°. Конечно, по сравнению с
теми, кто первым обретением человеческого рода полагает обожествление
природы, что можно встретить у жалких кочевых орд, у выродившихся племен,
но никогда нельзя встретить у народов,- конечно, по сравнению с теми
гораздо выше стоят другие, у кого мифологии предшествует монотеизм, как бы
он ни понимался, пусть даже в смысле откровенной религии. Теперь же для нас
отношение мифологии и откровения повернулось совершенно иначе в
историческом плане. Нам пришлось убедиться в том, что откровение, что
монотеизм, где бы, в какой бы части человечества ни были они
засвидетельствованы исторически, опосредованы тем самым, чем опосредован и
сам же политеизм, что, следовательно, одно не предшествует другому, что
предпосылка их - общая.