Сюда вполне приложимо
проницательное замечание Германа: учение, которому по случайности известен
лишь один Бог, по своей сути есть самый настоящий политеизм, потому что оно
не отменяет возможности существования иных Богов и лишь потому знает только
об одном, что ему не доводилось слышать об иных Богах, или - скажем для
начала - об ином Боге. Итак, мы скажем о нашем Боге А: он для человечества,
пока человечеству неведом второй, совершенно немифологический Бог. Ведь в
последовании, элементы которого обозначены у нас А, В, С,- А лишь тогда
член, когда за ним действительно следует В; мифологический же Бог - это
член генеалогии Богов, но принимаемый нами Бог А еще не является на деле
членом последования, однако по этой самой причине он немифологичен не по
природе, хотя он и может казаться таким, пока иной не возвестил о себе и не
лишил его абсолютности.

Если вместе с первым Богом, но в подчинении ему положить пусть даже целую
систему Богов, то этим хотя и будет положена множественность Богов, но все
не многобожие, и Боги такой системы могли бы по-прежнему оставаться общим
достоянием всего человечества - они еще не разно-образные Боги, как, к
примеру, в греческой теогонии Боги Урана, Боги Кроноса, Боги Зевса - это
разно-образные Боги; те же пока еще одно-образные Боги. Если у элемента нет
иного вне себя, чем он определялся бы, то он необходимо продолжает
оставаться равным себе. Если верховный Бог не меняется, то и подчиненные
ему Боги не могут меняться, а оставаясь постоянно все теми же, они и не
могут быть различными и иными для различных людей, следовательно, не
перестают быть общими для всех.

Изложенного достаточно в доказательство того, что для объяснения как
изначального единства, так и последующего расхождения человечества по
крайней мере нет необходимости в абсолютном монотеизме, в Боге, который был
бы вообще единым, помимо которого невозможен был бы никакой иной;
поскольку, однако, из двух предпосылок лишь одна может быть истинной, то мы
не можем остановиться на таком результате. Мы должны выбирать между двумя
предпосылками, а потому должно исследовать, не объясняет ли относительный
монотеизм и то и другое (т. е. единство и расхождение) даже лучше, чем
монотеизм абсолютный, не может ли быть даже так, что первый дает
единственно реальное объяснение. Вместе с этим мы вновь возвращаемся к
возникновению народов. Только что найденное различение абсолютного и
относительного монотеизма (относительного - значит, такого, который в
течение известного времени может казаться абсолютным) показывает нам, что в
нашей первой разработке еще заключалась некая неопределенность; вообще в
таком исследовании, как наше, вперед можно продвигаться лишь шаг за шагом,
обо всем в каждый отдельный момент говоря лишь так, как все это
представляется в такой-то точке развития. Все наше изложение постепенно и
равномерно, во всех своих частях, растет и поступательно движется вперед, и
познание, к которому оно стремится как к цели, нельзя считать завершенным,
пока не поставлена последняя точка.

Когда вопрос "Как возникли народы?" впервые разнесся из моей аудитории и
достиг более широких кругов, при°м, какой отчасти встретил он, ясно
показал, сколь новым и неожиданным был он для многих; с тех пор у меня был
не один случай наблюдать, как мало задумывались люди над первыми элементами
философской этнологии, предполагающей в качестве своей предпосылки
этнологию. Все было точно так, как я говорил в предыдущей лекции,-
большинству казалось, что объяснение излишне, народы-де возникают сами
собою, никакой особенной причины для этого не надо. Если с достигнутых нами
позиций (после того как разделение народов было понято как духовный кризис)
связывать еще какую-то идею с этим "самовозникновением" народов, то
пришлось бы принять, что те духовные различия, которые впоследствии вышли
наружу в различиях народов и их отклоняющихся друг от друга учений о Богах,
содержались в скрытом виде в первоначальном человечестве, никак не проявляя
себя, и лишь затем, по мере разветвления родов, выразились внешне и
развились. Тогда единственным определяющим началом выступило бы все
увеличивающееся отстояние от средоточия общего истока. Когда достигнута
известная точка, различия становятся действенными. В таком случае народы
возникают просто от времени. Однако может ли идти тут речь о какой-либо
закономерности? Кто рискнет сказать, в котором поколении, на каком удалении
от праотца рода человеческого различия обретают такую мощь, что способны
уже разделять народы? Но чтобы в столь великом событии царил не один только
голый случай и развитие совершалось в очевидном для рассудка порядке, не
происходило sine numine, срок, какой отведем мы эпохе вполне гомогенного
человечества, не может быть просто делом случая, он должен быть как бы
гарантирован принципом, такой силой, которая сдерживала бы, тормозила
всякое более высокое развитие, какое еще только предстояло человечеству и
должно было повести к появлению иных, нежели просто природных, различий
между людьми.