Однако довольно ясно, что эти слова относятся к орфическому догмату,
повелевавшему щадить жизнь животных, и у этого догмата столь же мало общего
с учением о Богах, требовавшим кровавых жертв, как у орфического образа
жизни - с обильной мясной пищей гомеровских героев. Ни один древний
писатель не упоминает о роли Орфея в мифологии, и по крайней мере Фосс не
имел в виду Орфея - его взгляд на домифологических поэтов не слишком
далекого происхождения, он восходит к доброму старому г°ттингенскому
времени, когда Гейне (о котором Фосс отзывается исключительно
пренебрежительно, выдавая, однако, его школу во всех подобных вопросах) так
учил о книге англичанина Byда "Об оригинальном гении Гомера": из
путешествий, в которых описываются нравы дикарей и (как очень наивно
добавляет он) других народов, живущих в нецивилизованном обществе и
государстве, узнаешь большинство сведений, важных для Гомера; тогда же
ученики Гейне сравнивали Гомера с Оссианом и древнегерманскими бардами,
которые не только вдохновляли одетых в звериные шкуры сыновей Теута, идущих
в сражение, но и наставляли их на путь более человеческой жизни, хотя
картина радостного, чинного совместного времяпрепровождения, какую рисуют
поэмы Гомера, заставляет в слушателях тогдашних певцов видеть отнюдь не
диких и полудикарей, о чем свидетельствует уже речь, вложенная в уста
Одиссея:



Сладко вниманье свое нам склонять к песнопевцу, который,

Слух наш пленяя, богам вдохновеньем высоким подобен.

Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха

Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду

Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая...

Думаю я, что для сердца ничто быть утешней не может.



Итак, существа вроде тех, что описывались выше, должны были быть первыми
настоящими Богами, предшествовавшими мифологическим,- спрашивается, можем
ли мы счесть их существами подлинно религиозного значения? Однако мы очень
сомневаемся, можно ли называть религией представления вроде упомянутых;
ведь, например, дикарям, блуждающим по широкой долине Ла-Платы, должно
быть, тоже не чужд бездумный страх перед кем-то незримым и страшным в
природе, страх, какой можно наблюдать, пожалуй, и в животных; есть у этих
дикарей, по всей вероятности, и неясные представления о призрачных
существах, проявляющихся в природе, и тем не менее Азара уверяет нас, что у
них нет никакой религии. Против этих слов пытались возражать, однако такого
человека, как Азара, не опровергнешь общими местами, к числу которых можно
отнести и известное изречение Цицерона, согласно которому нет на свете
столь грубого и дикого народа, который был бы лишен всяких представлений о
Богах. Впрочем, признаем верность этих слов, потому что мы уже заметили,
что эти бродячие орды, без всякого единства - вовсе не народ. Иной раз
трудно расстаться с воззрением, которого долго придерживался; как известно,
приводившиеся у Робертсона свидетельства того же содержания о некоторых
американских племенах уже вызывали подобные возражения; однако вопрос о
том, поклоняется ли какому-либо зримому или незримому существу горстка
людей, живущих у нас на глазах и открыто, без опаски совершающих все, что
сообразно с их природой,- это вопрос такого свойства, что наблюдение решает
тут все и позволяет прийти к несомненному выводу; ведь жесты поклонения -
это зримые действия. Глубокомысленного Азару не поставишь на одну доску с
обычными путешественниками. Если нашего знаменитого Александра фон
Гумбольдта в его южноамериканском путешествии сопровождал дух
всеобъемлющего испытания природы, то Азара вступил в этот край с сознанием
независимого непредвзятого мыслителя, философа, отсюда он привез с собою
задачи - задачи для естественной истории, для истории человеческого рода,
задачи, еще ждущие своего решения, ждущие того, чтобы наша торопящаяся с
выводами эпоха, чтобы наши естествоиспытатели обратили на них свое
внимание. Азара не мог обмануться в том, что никакое действие тех дикарей
не выдавало в них религиозного почитания какого бы то ни было предмета.
Неоспорим и вывод - у них нет религии.

Если бы незримые, находящиеся в связи с природными явлениями существа были
Богами, то тогда Богами были бы горные и водные духи кельтов, кобольды
германских племен, феи западных и восточных стран; однако никто не принимал
их за Богов. И греческой фантазии известны ореады, дриады, нимфы; их
отчасти почитали как служительниц Богов, но не считали божествами. Таких
существ люди боятся, им приносят подарки, чтобы снискать их
благорасположение, задобрить, настроить дружески, но это еще не
доказательство того, чтобы их почитали как Богинь, т. е. как существа с
религиозным значением. Итак, представляется, что попытки произвести Богов
без Бога не достигли подлинной силы понятия.