Тогда он может начать исследовать, как эти вещи представлены у него и у его знакомых, может захотеть от них освободиться. Он, скорее всего, будет ошибаться, но это не беда – его можно поправить, потому что с ним уже можно разговаривать на этом языке.

Что может произойти с клиентом дальше? Одна из возможностей открывается имеющейся у нас принципиальной схемой постановки и решения психотерапевтических проблем. И игры-по-Берну, и невротические механизмы подпадают под эту схему, как любые другие не удовлетворяющие нас паттерны поведения. Если с помощью схем и описаний невротических механизмов мы поймали, отследили, узнали "в лицо" некий не устраивающий нас паттерн, мы можем поставить это как психотерапевтическую проблему.

Отличие этой ситуации от просто постановки психотерапевтической проблемы состоит в том, что ни с "играми", ни с невротическими механизмами непросвещенный клиент придти к терапевту не может. Он должен сначала узнать, что это такое.

Только упаси нас Бог интроецировать эти схемы и описания. Они – всего лишь эвристические "костыли", а не орудия "психодиагностики". Пока клиент, на основе предложенных представлений, не опишет собственную проблему, пока он не проявит собственную инициативу, никакая "теория" ему не поможет. Терапевт, пытающийся поставить клиенту диагноз, – что, мол, это у тебя "слияние", а это "интроекция", – будет выступать для него как еще одна собака-сверху. У него своих достаточно: по утрам работающему-над-собой человеку надо бегать, днем – читать газеты и интересоваться общественной жизнью, вечером – хорошо относиться к жене или мужу, а то так и к теще или свекрови. А тут еще одна topdog требует от него, чтобы он кроме всего этого еще и со своим интроектом поработал.

Еще раз: инициатива должна исходить от клиента, иначе не будет никакой Работы. Но инициатива по поводу работы с невротическими механизмами или берновскими играми может возникнуть, только если клиент имеет некоторое, хотя бы смутное, представление, что такое "бывает", и с другой стороны, что можно жить и иначе.

Таким образом, теория невротических механизмов (как и теория берновских игр и сценариев) – это рассказ о том, что делает нас несвободными в психическом мире и от чего мы можем освободиться.

2
Когда я во Введении отметил, что давно охочусь за сокровищами из гештальт-сундука, концепцию НМ я имел в виду прежде всего.

Охота, – и непростая, – вызвана тем, что при всей внешней понятности и эмпирической убедительности теория НМ изложена у Перлза совершенно невнятно. Сильно запутывает дело парадигма организма-в-среде, накладывающая свою "лапу" на это изложение.

Даже если отвлечься от того, что эта схема, в основном заимствованная у Курта Левина, относится к жизни ребенка до одного года, а люди старше года попадают в режим "полевого поведения" лишь в особых обстоятельствах и состояниях сознания; даже если забыть (как случилось с московскими гештальтистами, не говоря уже о французских, которые о Выготском, наверное, никогда не слышали), что обладающий речью, социализированный и принадлежащий культуре человек – вовсе не антилопа-гну [2] и не Маугли, – остается еще тот простой факт, что в этой модели самой по себе нет и не может быть никаких невротических механизмов. В чистой феноменологии контактной границы что есть, то и есть, а чего нет, того и нет. "Механизмы" могут быть только "в" психике, внутри нее, а в феноменологической модели контактной границы никакого "нутра", никакой "психики" не предполагается [3].

Таким образом, чтобы ассимилировать аппарат анализа невротических механизмов, нужно, бережно сохраняя и разворачивая перлзовскую эмпирию, искать и находить теоретические схемы, в рамках которых эта эмпирия может быть представлена.

Нам следует задаться вопросом, как это так устроена психика, что в ней возможны такого рода отклонения. Это похоже на то, как 2,5 тысячи лет назад Платон поставил вопрос, как возможна ошибка в рассуждениях разумного человека. Как это так устроено мышление, что в нем возможны ошибки? Как это так устроена психика, что в ней возможны невротические механизмы? [4]

В течение более чем десяти лет я искал ответы на этот вопрос [5]. При сохранении общего направления, сами теоретические схемы, конечно, менялись. Хотя коммуникативная природа гештальттерапии была мне очевидна с самого начала (взять хотя бы технику пустого стула и понятие "части"), применять к описанию НМ схемы из теории коммуникации и трансакционного анализа я научился лишь постепенно. В конце 1995 г. я сформулировал общую идею методологического подхода к НМ как к регулярным препятствиям в осуществлении экзистенциального выбора, но лишь недавно понял, что перлзовское понятие "интереса" это психотехнический аналог хайдеггеровской "заботы" [6].

Этот раздел книги представляет собой первую попытку собрать из лекций и размышлений разных лет картину моих поисков и находок в гештальт-сундуке касательно теории НМ. Наверное, было бы лучше, если бы мне удалось представить ее в виде единого связного текста. Но материал отчаянно сопротивлялся такой "гомогенизации", и я позволил ему меня победить.